Журналистка взяла протянутую газету и спросила мужчину, который помог ей разоблачить Деклера:

— Как вас зовут?

— Франсуа Жюстен, мадемуазель.

Тереза аккуратно, насколько это было возможно на весу, и широко, на пол газеты, карандашом, который нашелся у этого мужчины, написала «мистеру Жюстену, самому лучшему знатоку Парижа» и поставила свою подпись.

Сцена 62

«Это надо обдумать. Это надо обдумать,» — повторяла Тереза про себя. Повторяла, когда искала извозчика и когда ехала на нем. Повторяла и теперь, когда сидела на стуле в своем номере, так и не сняв с головы шляпку.

Это надо было обдумать, чтобы принять решение и успокоиться. Потому что надо было идти завтракать, потом идти на вторую пресс-конференцию, на которую подтянулись газетчики, «проспавшие» ее приезд в Париж. Там надо было что-то говорить, а потом ехать на вокзал вместе с этим невозможным Деклером.

«А что тут думать?» — сказала она сама себе.

Тереза и раньше знала, что мужчины пользуются услугами продажных женщин. Продавать свое тело казалось ей чем-то грязным и невозможным. Соответственно, тот мужчина, который пользовался этим, должен был быть таким же. Чистое тянется к чистому, а грязное — к грязному, не так ли? Что же получается, что Энтони такой же грязный и ужасный, как эти продажные женщины?! Нет, это совершенно невозможно! Она знает его, как никто другой!

Тереза вспомнила, как после стычки с шотландцами Энтони раненный и беспомощный лежал в кровати, а она влажным полотенцем протирала ему лицо. Впереди их ждал неправедный суд в Сингапуре, который мог принять несправедливое решение. Энтони чувствовал себя плохо. И, скорее всего, плохо не потому что болело тело, а потому что у него было неспокойно на душе. Очевидно, чтобы забыться он и рассказывал ей свои удивительные истории. Его рассказы были полны слов, о значении которых она могла только догадываться, а сами истории были настолько необычны, что казалось пришли из другого мира. Похожего на наш, но другого.

«Получается, что Энтони пришелец из другого мира? И поэтому он пошел в публичный дом? Нет, ерунда какая-то!» — отмахнулась Тереза.

Но все же в этой мысли что-то было. Она вспомнила рассказ Энтони про алые паруса. Эта история и связанная с ней просьба почти забылись из-за нахлынувших потом событий, но Деклер тогда очень просил ее напечатать рассказанное, словно прощался. Терезе вспомнились образы из этой истории. Яркие и щемящие душу. Корабль под алыми парусами, заходящий в гавань, и юная девушка, бегущая навстречу. Нет, не мог плохой человек придумать такую историю.

«А что тут думать!» — снова сказала про себя Тереза. — «Увижу Энтони и спрошу его, что он делал в этом доме».

Она представила себя решительно подходящей к Деклеру и спрашивающей его:

— Что вы делали у продажных женщин?!

И посмотрим тогда, что он ответит?! Она будет глядеть ему прямо в глаза, и он не сможет соврать. А если соврет, то она это увидит и …

Что будет это за «и» Тереза пока не придумала, но приняв такое решение, она успокоилась и отправилась на завтрак, благо, что и шляпку не надо было одевать. Ведь она и так все еще была у нее на голове.

Сцена 63

Пресс-конференцию я организовал, как и раньше, в фойе гостинице. Администрация вновь не возражала. Ведь журналисты придут и что-нибудь выпьют, а, может быть, и съедят, а копеечка упадет в карман отеля. Это они еще не знают, что журналистам я обещал выпивку за свой счет. Хотя в этот раз можно было бы обойтись и без этого. Популярность Терезы стала настолько большой, что репортеры были готовы прийти к ней хоть на край света. Ожидалось, что еще будут один фотограф и парочка художников, которые запечатлят все мероприятие. Потом и фотоснимки, и рисунки будут использоваться в газетах.

Поскольку после пресс-конференции мы должны были ехать на вокзал, то я заранее собрал свои вещи и вышел из номера, не ожидая ничего плохого.

В фойе гостиницы за одним из столиков уже сидела Тереза. К ней я и направился.

— Отправили свою телеграмму? — спросила она.

Проще всего было соврать, ответить «да», но какие-то интонации в голосе журналистки мне не понравились. В них слышалась то ли издевка, то ли ирония, словно она знала, что никакой телеграммы я никому не отправлял.

— Я приношу свои извинения, Тереза, — решил я повиниться. — Но я не был на телеграфе. Мне принесли записку от старого знакомого, и я ходил к нему навстречу.

Таким образом, я все же сказал, если не всю правду, то хотя бы часть правды. Я мог бы раскрыть факт того, что Маккелан нанял меня сопровождать его журналистку в путешествии. Но рассказывать про убийство самого Маккелана, владельца журнала, где Тереза работала, я не решился. Кто знает, как это на нее подействует?

На сказанное мной моя собеседница отреагировала неожиданно.