– Приветствую тебя, мой августейший император! – воскликнул Марцеллин, начиная подниматься.

– И я тебя приветствую, мой друг! Не вставай… – благосклонно ответил Юлиан. – Знаешь, хоть я и питаю неприязнь к галилеянинам… – вдруг изменившись в лице, продолжил он, – но не менее омерзительны мне пороки и самих римлян… Пороки Калигулы и Нерона, всё это кровавое месиво, бесконечные пьяные оргии с извращениями, происходящими в амфитеатрах Рима! Поверь, я способен оценить аскетизм философа или поэта… Помнится, Вакхилид говорил: «как искусный художник придаёт красоту лицу, так и целомудрие придаёт очарование жизни, связанной с высокими целями».

Но остались ли ещё среди нас мужи, обладающие подлинной добродетелью? Остались ли такие девы, что в чистоте своей не уступают нимфам или этим птицам, кормящимся с твоих рук?!

– Мой август, а если я отвечу, что да? – заявил Марцеллин.

– И кто же?

– Моя племянница Ливия.

– Она из патрициев?

– О, мой август, она патрицианка в высшей степени, хоть и греческого происхождения, впрочем, как и я.

– А где же она, обманщик? И почему я до сих пор её не видел?

Тем временем немой Евгемер неторопливо внёс на золотом блюде кисти тёмного сочного винограда.

– Моему императору было, мягко говоря, не до этого… – взяв одну виноградину, проговорил писатель. – Он был занят новыми реформами! А потом она живёт в Антиохии, откуда родом и я сам. В последний раз мы с ней виделись два года назад, когда я приезжал поддержать свою старшую сестру Деметрию. Её муж погиб на войне в Персии. Тогда Ливия, надо сказать, была довольно юной, а сейчас ей четырнадцать или около того… А совсем недавно до меня дошли слухи, что родственник погибшего супруга моей сестры намерен просватать её за какого-то богача. Ох, не знаю, к чему это приведёт! Она же такая праведная!

– Да, знавал я некогда одну праведницу… – тихо, с горечью произнёс император, устремив померкший взгляд вдаль. – Правда, она тоже была из галилеян!

– Ты говоришь об августейшей императрице Елене?

Юлиан не ответил. Он просто отвернулся и застыл, упёршись о желтоватую рифлёную колонну.

– Супруга моего императора была образцом женской добродетели… и она его любила… – продолжил писатель, сочувственно глядя ему в спину, в то время как до одури шумные птицы по-прежнему клевали зерно с его тёплых ладоней.

Юлиан вспомнил первую встречу с Еленой. Это произошло в ноябре 355-го, когда он был призван к её брату – императору Констанцию – и назначен его новым Цезарем. Впервые он увидел её в соборе Святой Софии, залитую бледным мерцающим лучом, который пробивался с высоты витражного стекла. Она стояла пред ликом Богородицы в жёлтом, рифлёном, как греческая колонна, одеянии: её лицо казалось не то чрезвычайно строгим, не то ангельски прекрасным, глаза были сомкнуты, длинные чёрные ресницы опущены вниз, а ладони благообразно сложены в молитве.

А уже через четыре дня они были в Милане. Юлиан вспомнил их свадебную церемонию: то, как им надели на головы тяжёлые венцы, как они шли с зажжёнными свечами по большому кругу и как обоим дали испить из одной чаши.

Затем они отправились в болотистую Галлию в сопровождении многочисленной свиты цирюльников, портных и поваров, а в числе евнухов был Евтерий, назначенный начальником домашней прислуги молодого цезаря. Вслед за свитой тянулся обоз, гружённый нарядами и драгоценностями.

Затем самый волнительный момент – первая брачная ночь. Скрестив руки на груди, Юлиан лежал на брачном ложе; оно было с обильной резьбой, балдахином и красным щитом с золотым изображением крыльев. Он предвкушал что-то необыкновенное и терпеливо ожидал прекрасную будущую супругу. Наконец она вошла. Повеяло дивными и сладостными благовониями, её лицо и распущенные золотистые волосы были освещены мерцанием свечей, стоящих у кровати. Как, впрочем, и вышитая жемчугом длинная туника, сквозь которую просвечивались округлённые груди и точёная фигура.

– Воистину сестра Гелиоса! – единственное, что смог шёпотом воскликнуть очарованный её красотой Юлиан.

Потом, не отрывая взгляда от Елены, он взял её на руки и бережно положил на белое ложе. Высоко вздымающаяся грудь выдавала её скрытое волнение. Юлиан долго взирал в небесные кроткие глаза Елены, а затем с благоговением припал к розовым лепесткам её губ.

Спустя год у Юлиана родился сын. Но мальчик был так слаб, что умер сразу после рождения.

В это время император почти не общался с женой. Елену окружали придворные дамы, с которыми она прибыла из Милана. По мнению Юлиана, такой образ жизни её вполне устраивал, хотя её здоровье из-за трудных родов пошатнулось. С Еленой он всегда чувствовал себя неловко: никак не мог забыть, что она сестра его врага. Долгое время Юлиану было не ясно, на чьей она стороне.

Юлиан придерживался строгой дисциплины, вёл аскетический образ жизни, питался как обычный рядовой солдат. Днём он участвовал в учениях, проводил совещания, отдавал распоряжения. Для работы над собой оставалась только ночь. Цезарь разделил её на три части. Сначала он отдыхал, потом решал текущие канцелярские дела, подписывал документы, составлял отчёты для Констанция. Затем читал, молился своим богам, учился. А книг у него было немало благодаря императрице Евсевии.