– Арс, ну ты чего, и правда? – тушуется Антон. – Зубы спрячь. Мы же как лучше хотели. Старались… думаешь, так легко ее было найти?

– Она что, правда… того?

– Даже справка есть.

– Выметайтесь, – устало вздыхает Брагин.

– Ты только не сильно зверствуй, ага?

– Не поздно ли ты спохватился?

Девочка. Надо же… Такая красивая, и девочка? Даже не верится. Хотя если задуматься, этот факт вполне объясняется ее придурью.

Мужики уходят, тихонько о чем-то переговариваясь. Девица зябко обхватывает плечи, хотя в апартаментах довольно тепло. В очаге посреди комнаты уютно потрескивает огонь, видно, разожгли для большей романтики. Нет, конечно, от этой троицы можно было ожидать чего угодно, но это… Что ему теперь с нею делать? Нянчиться? Стоит, вон, вся напряженная, будто у нее кол в заднице. А ведь он ту даже не трогал.

Дебильный день. Дебильная ситуация. Брага проводит пятерней по макушке и выходит обратно в холл.

– Ты тоже давай. С вещами на выход…

– Как? Почему?! – девица срывается с места. Немного путаясь в ногах, подбегает к нему. Окутывает теплом и нежным, по-зимнему насыщенным ароматом.

– Считай, ты мне не по вкусу.

– Глупости! – убежденно заявляет девица. Такая самоуверенность даже забавна. Брагин притормаживает. Вскидывает темную бровь.

– Уверена?

– Н-не знаю… В природе обычно внешность самки не имеет никакого значения. А вот самцу приходится принарядиться, чтобы произвести на самочку впечатление. Видели, какой хвост у павлина? И он ведь с таким по джунглям бегает, привлекая внимание хищников. То есть, выбирая между безопасностью и возможностью продолжить род, он предпочитает последнее. Или, допустим, лев…

– Ты вообще затыкаешься?

– Вы же сами спросили! – дует губы. А те у нее красивые. Такие… четко очерченные. Нижняя чуть пухлей верхней, изогнутой луком. Арсений зависает. И реагирует, чего уж. Он в последнее время только с работой трахался, а тут…

– Ага. Спросил. Давай, топай…

– Не могу!

– Почему это? Ноги тебя, конечно, держат слабо, но пока, вроде, носят.

– Если вы меня выгоните, я не получу оговоренное вознаграждение!

А, ну да. Она ж здесь не бесплатно. Брага хмыкает. Тепло, оставшееся внутри после их разговора, вытесняет привычный холодок отчуждения…

– И сколько нынче за девственность дают? – спрашивает он, возвращаясь в гостиную. Достает графин, бокал. Плещет себе выпить.

– Достаточно! – краснеет. – Так мы будем что-нибудь… Как-нибудь… эм… Мы совокупимся?

Господи Иисусе.

– Если у меня не отсохнет от выбранной тобой терминологии! – Рявкает Брага. – Раздевайся.

– Что, прямо здесь? Вот так… обыденно?

– А ты что думала? Я организую свечи, дождь из лепестков роз и Бритни Спирс на подпевках?

– Можно хотя бы предложить выпить и мне, – кивает на бокал в его руках.

– Да ты и так едва на ногах стоишь! Раздевайся. Или уматывай.

– Можно в спальне?

Чертыхаясь, Арсений указывает на коридор. Этого не объяснить, но несмотря ни на что, его настроение опять ползет в гору. Может, поэтому он и прощает девице всю ее дурь.

– А справка-то твоя где?

– Вот! – достает из сумочки. Арсений протягивает руку. Пальцы Богомолихи дрожат. Он надеется, что это не от желания свернуть ему шею. – Может быть, вы мне поможете? Я это платье сама в жизни не расстегну.

Брага хмыкает. Обходит девицу по кругу. Касается язычка молнии… И дрожь с ее тела очень быстро передается ему.

– А ты говоришь, самки не наряжаются, – усмехается он, отступая на несколько шагов, потому как из этого положения открывается гораздо лучший обзор.

– Вы в справку даже не заглянули, – напоминает девица, проигнорировав его замечание.

– Ее можно купить за пару тысяч в любой поликлинике. Существует намного более проверенный способ. Иди сюда, – хрипло велит Арсений, опускаясь задницей на кровать. Богомолиха, избавившись от платья, смущенно глядит в пол. В то время как Брагин с жадностью скользит вверх по ее длинным ногам в чулках, маленьким трусикам, поясу и… абсолютно голой изумительно полной груди. – Иди сюда, – повторяет сипло.

Девица судорожно сглатывает, грудь мягко колышется… В несколько шагов она преодолевает комнату. Он отставляет стакан.

– Ложись. Ноги согни в коленях и разведи.

Богомолиха мучительно краснеет. Делает, как он велит. То есть ложится бревном и, зажмурившись, отворачивается к стенке.

– Если ты и дальше планируешь корчить из себя жертву потенциального изнасилования, можешь одеваться и уходить.

– Я не корчу! Я… стесняюсь.

Господи. А ведь судя по всему, так оно и есть. Это он привык, что… Ай, ладно! Нависает над ней, одной ладонью фиксирует голову, а пальцами другой отодвигает паутинку трусиков в сторону. В ушах шумит…

– Ч-что ты делаешь?

– Убеждаюсь, что ты та, за кого себя выдаешь. – Брага осторожно проталкивает один палец в отчаянно сопротивляющуюся обжигающе-горячую тесноту. На висках выступает пот. Изнутри поднимается волна какого-то странного примитивного свойства… – Твою мать, – шепчет Брагин, впиваясь в дрожащие от слез губы. Хочется пожалеть ее, извиниться, сделать хорошо, чтобы стереть плохое. Но все его планы нарушает настойчивый звонок в дверь.