Тогда ЮнМи сделала знак оператору, чтобы тот врубил звук на полную, и рявкнула в микрофон так громко и зло, что динамики негодующе затрещали, а с окружающих площадку деревьев сорвалась стая испуганных птиц:

— А ну заткнулись все!!!

И моментально наступила такая звенящая тишина, что можно было расслышать даже звуки проезжающих где-то вдалеке автомобилей. ЁнЭ сидела сбоку от сцены и ей хорошо были видны ошарашеные лица студентов, с округлившимися глазами и удивлённо открытыми ртами. Наверное, никто ещё не кричал так бесцеремонно и яростно на этих ухоженных мальчиков и девочек, полагающих себя будущей элитой общества.

Когда прошёл первый шок, и кто-то попытался было возмутиться, Юна пресекла эти поползновения столь же бесцеремонно и жёстко:

— Молчать, я сказала!

Дождавшись полной тишины, она вкрадчиво и с ощутимой угрозой спросила:

— Что, бандерлоги, не узнали меня?

Она сняла очки и неторопливо обвела взглядом ряды замерших зрителей. Её потрясающие глаза сверкали сейчас не чистой небесной синевой, а пронзающим насквозь ледяным гневом. Казалось, они светятся изнутри.

— Агдан! — выдохнули первые ряды.

— Агдан-Агдан-Агдан! — повторили вслед за ними и все остальные.

Слово прокатилось из конца в конец и несколько раз отразилось эхом от задника сцены. А ЮнМи стояла перед тысячной разгорячённой толпой, как пастух перед взбунтовавшимся стадом, и от неё исходила волна такой уверенности в своей силе и в своём праве повелевать, что это почувствовали даже самые отмороженные хейтеры.

— Смотрела я на вас, слушала ваши вопли и, знаете, господа студенты, что я при этом испытывала? Я испытывала обжигающий стыд. Мне стало невыносимо стыдно, что я живу с вами — такими умными и такими, как оказалось, бездушными идиотами — в одной стране. Мне стало стыдно, что вы тоже называетесь корейцами, что мне приходится ходить с вами по одним улицам и говорить на одном языке.

И столько силы и горечи было в её словах, что у ЁнЭ почувствовала, как у неё захолодели кончики пальцев. Студенты, многие из которых дёрнулись, услышав в свой адрес обидное "идиоты", прятали глаза, стараясь не смотреть друг на друга.

— Что такое вы здесь устроили, можете мне объяснить? — продолжила ЮнМи. — Кто, скажите, дал вам право унижать человека, который не сделал ни одному из вас ничего плохого? Как только в ваши напичканые знаниями головы пришла мысль так издеваться на девушками, которые приехали сюда с одной прекрасной целью — устроить вам праздник? Они пели и танцевали, отдавая вам свой талант и свою душу, а вы в благодарность за это решили их с наслаждением оплевать. Вы тут плакатики подлые приготовили… Так вот, свиньи — это вы. Другого слова я просто не нахожу. Знаете, до встречи с вами я была уверена в том, что образованные люди — по определению люди воспитанные и… хорошие. Но теперь я вижу, что образование и ум — это далеко не синонимы. Вы, студенты университета Кёнхи, должны считаться гордостью нации, но пока, как я вижу, вас можно назвать только её позором.

Опомнившиеся студенты понемногу начали приходить в себя и всё громче ворчать. Особенно активно выражали своё несогласие сидящие в первых рядах, очевидно, актив хейтерского движения, который всё и затеял.

— Кто ты такая, чтобы нас обвинять? — поднялся со своего места какой-то очкарик. — Тебя вообще сюда не звали!

— Я тот, кто имеет смелость и желание защищать невиновных и слабых, — сказала ЮнМи, глядя прямо ему в глаза. — Тебе этого мало? Ты, наверное, был бы счастлив, если бы вы всей толпой затравили бедных девчонок и вам бы за это ничего не было? Ваши мамы, сёстры и подружки после этого, наверное, страшно гордились бы вами, не правда ли? Что ты делал сегодня в университете, сынок, спросила бы тебя любящая мама. Мы сегодня очень мужественно довели до слёз молодых красивых девушек-айдолов и сорвали им выступление, ответил бы ты с гордостью. Ох, сынок, вздохнула бы с восхищением мама, какой же ты у меня умница и молодец. А этим айдолам так и надо, и даже если завтра одна из них вдруг задумает уйти из жизни, не выдержав издевательств, то мы ведь не огорчимся, верно?..

Побледневшая ЁнЭ нашла в толпе девушек лицо Кайлы и вздрогнула, понимая, что да — это вполне могло произойти, не вмешайся вовремя Юна.

— Такой сценарий вами был предусмотрен, не так ли? — спросила ЮнМи. — Что же ты молчишь, мальчик без имени? Или ты смелый только, когда вокруг тебя такие же безголовые идиоты? Ну признайся, это же ведь твоя идея была, устроить сегодня эту безобразную травлю? Нет, не твоя? Или смелости не хватает взять на себя ответственность? Объясни мне, глупой, зачем вам это было нужно? Вам покоя не даёт то, что Кайла не настолько худая, как АйЮ? Вы из-за этого прямо заснуть не можете и формулы не задерживаются в ваших мозгах, озабоченных лишним весом симпатичной девчонки? Или, может быть, вы просто таким образом самоутверждаетесь? Унижая других, возвышаетесь в собственных глазах, не понимая, что на самом деле вы унижаете как раз самих себя? Молчишь? Сказать нечего? Ну молчи… Вон с рядом с тобой ещё один недовольный сидит, с глупым плакатиком в руках, призывающим меньше жрать. А сам при этом толстенький такой, очень даже упитанный. Он-то почему не худеет? Эй ты, пухляш, ну-ка ответь мне, когда на диету сядешь?

— Ты!.. — подскочил толстяк, успевший спрятать свой плакат. — Ты!.. Не твоё дело, понятно!

— Нет, моё! — рявкнула в ответ ЮнМи с такой силой и убеждённостью, что успокоившиеся было птицы вновь испуганно вспорхнули с веток, а толстяк попятился и со всего маху уселся на скамью. — Моё! И нечего на меня так сердито зыркать! Прежде чем что-то требовать от других, научитесь сначала требовать с себя. Да, это трудно, но только так можно стать кем-то настоящим… Ладно, пора закрывать это балаган. И вот что я вам скажу напоследок, недорогие мои. Концерт окончен. Песен больше не будет. Девушки, собирайтесь, мы уезжаем. А эти… — она пренебрежительно махнула в сторону зрителей, — обойдутся. Недостойны они того, чтобы такие красавицы для них пели. Смотри-ка, возмущаются ещё… Чем вы недовольны, умники и умницы? Чего добивались, то и получили. Вы все здесь друг друга стоите: и те, кто оскорблял Кайлу, и те, кто смотрел на это сквозь пальцы и даже не попытался весь этот стыд остановить. Так что предъявляйте друг другу все ваши претензии.

Уже почти спустившись вслед за девушками со сцены, ЮнМи вдруг что-то вспомнила и вновь вернулась к микрофону. Чуть помолчав под прицелом множества недовольных глаз, она сказала:

— Была у меня хорошая такая идея объявить вам тотальный бойкот за ваше недостойное поведение. Призвать все музыкальные компании и вообще всех айдолов не выступать на площадках и кампусах университета Кёнхи, пока вы не принесёте коллективное извинение перед группой "PRISTIN" и лично перед Кайлой. Это послужило бы вам хорошим уроком… Но я решила не делать этого. И вовсе не потому, что я вас пожалела. Было бы кого жалеть. Нет, я не буду этого делать просто потому, что я не хочу быть похожей на вас. Не хочу быть причастной к каким-либо бойкотам, запретам и унизительным ограничениям. Но взамен я придумала кое-что другое. Обещаю всем вам, что я напишу для девчонок такую песню, которая выведет группу на первые места корейских и мировых чартов. Я на это способна, вы знаете, я такое уже делала для "Короны", сделаю и для "PRISTIN". И девушки докажут, что ни нестандартный вес, ни глупая ненависть хейтеров не способны помешать талантливым и упорным пробить дорогу к славе и признанию. И тогда кому-то из вас, может быть, станет хоть немного стыдно за то, что вы тут сегодня творили. А уж захотят ли потом девушки выступать перед вами, решать им самим. Прощайте, бандерлоги. Надеюсь, вы хоть что-то для себя уяснили.