Я прильнула к нему голой грудью, обнимая руку, очерчивая пальцем руну.

— И это всё?

— Не понял?

— Ну… Мне показалось, ты вчера тоже как-то…

— Показалось, — перебил он, перехватывая мою ладонь, не давая трогать клеймо. — Давай чего-нибудь пожрём?

Я фыркнула:

— Вот проглот! Лишь бы пожрать и поспать.

— И потрахаться, — согласился он. — Но сначала пожрать.

После завтрака он куда-то ушёл и вернулся только поздно вечером. Поужинал, находясь глубоко в своих мыслях, перешёл в комнату.

— Что-то случилось? — и так уже чувствуя, что ответ будет утвердительным, спросила я.

— Пока не знаю. Но мне надо уехать, Слав. Неделя. Может, две.

Я устало усмехнулась. Наше штрихпунктирное, словно бы ворованное счастье всё безнадёжнее напоминало конвульсивный сигнал SOS.

— …Кое-что проверить, кое с кем переговорить?

— Да. Симку твою забираю, а номер, с которого звонили вбей в телефонную книгу. Если звонок повторится на вторую симку — сразу дай знать!

— Как я, если стоит тебе уехать, и твой телефон сразу отключён? Думаешь, я не пробовала за минувшие недели? Каждый день раз по сто!

— Номер запомни, — спокойно велел он. — Но это для экстренной связи. Просто так не звони.

Я повторила его на зубок раз двадцать, пока Игнат не кивнул удовлетворённо и не добавил будто между делом:

— Да, кстати, трубку возьмёт женщина.

Я не стала комментировать, хотя зазудело вставить шпильку. Но опять же, о чём бы была моя желчь? О сумасшедшей тревоге, озвучить которую — словно накаркать беду? Поэтому я лишь проглотила её и, пытаясь хоть как-то унять тоску, уткнулась лицом Игнату в плечо.

— Слав, — обнял он меня, — ну не начинай! Ну!

Я всхлипнула. Как не начинай-то?! Как будто это от меня зависит.

— Потом, когда… — Так некстати вспомнилось вдруг Ларискино «если». В горло накатил ком, но я его упрямо проглотила. — Когда вернёшься, сделаешь мне руну?

— Ещё лучше! До кучи! И именно сейчас, да?

— Ну пожалуйста…

Не помню уже в какой момент всплыла у нас эта тема впервые. Просто какой-то разговор «о всяком», каких у нас с Игнатом были сотни — интересных, полных его знаний жизни и способов выживания, и он оговаривается вдруг, что клеймо на предплечье вырезал себе сам. Рассказывает, что научился этому у того самого африканского колдуна. Открывает мне глаза на то, что это, оказывается, вполне себе современная техника, название которой «скарификация» — довольно сложная и болезненная, но вовсе не редкость… И вот я уже рою интернет в поисках информации, а в голове крепчает идея фикс заиметь себе такой шрамик. Но чтобы сделал мне его непременно Гордеев! Талисманчик на счастье. Обережную руну. Да хоть клеймо собственника — лишь бы со мной всегда-всегда была частичка его энергии…

Но Игнат категорически отказался — и тогда, и много раз после. Назвал дурой, описал тысячу и одно возможное осложнение и послал меня с моими бреднями по известному адресу…

— Нет, слав. Нет. Не начинай, я тебя очень прошу! — Вот и в этот раз, расцепив объятия, поднялся с дивана, раздражённо зашагал по комнате. — У тебя уже есть шрам. Мало?

— Я его ненавижу! А если ты его переделаешь… полюблю. — Вообще, о своей одержимой любви я никогда не говорила Игнату прямо. Стеснялась. Но намёки сами собою проскальзывали куда можно и куда нельзя, и так приятно щекотали где-то в животе… — Ну почему нет? Тебе что, жалко?

Он присел предо мною на корточки, взял руки в свои. Долго играл желваками, подбирая слова. Но так и не подобрал ничего нового.

— Я не хочу делать тебе больно.

— Ты всегда говоришь одно и то же!

— Да потому что это правда, Слав! Я. Не хочу. Делать. Тебе. Больно! Что не понятного?!

И каждый раз, когда он говорил мне это, его словно накрывало. Взгляд становился штормовым тёмным, резко прорезался залом между бровей. Как будто я с ним спорила, уличая во лжи, и он с пеной у рта доказывал, что всё не так. Что он и правда не хочет делать мне больно.

— А может, я хочу? — неожиданно вырвалось у меня. — Может, мне это нужно, чтобы… чтобы… — «Чтобы запомнить тебя навсегда» — жгло язык, но я не решилась. — А кроме того, существует местная анестезия.

Он со вздохом уронил голову мне на колени.

— Ты сумасшедшая, Слав.

— А ты нет, крокодил?

Он фыркнул и на этом тему в очередной раз закрыли.

Потом он уехал, а я слушала его смех на повторе в диктофоне, и думала о том, что он прав — я действительно сумасшедшая. Но это сумасшествие — самое прекрасное, что со мной вообще когда-либо случалось. Даже несмотря на горечь.

К счастью, в этот раз номер экстренной связи мне так и не понадобился. Больше того — не прошло и недели, как мне позвонил сам Игнат и велел прилететь к нему в тот самый город на Волге, где я почти месяц жила на дачах и где так глупо запалилась с попыткой сдать серьги официалам.

Я жутко волновалась. У меня в голове не укладывалось — так долго и тщательно прятаться, чтобы теперь вдруг вот так просто заявиться в аэропорт. Да ещё и с фальшивым паспортом! Но спорить не стала. Просто выслушала инструкции и на перекладных добравшись до большого города, полетела.