На второй день после той стрельбы, Пауль, пришел к нам на кухню, бабушка показала, каким они меня сделали, на что он сказал – Мол, Людвиг думал, что это он побил фары и поэтому начал стрелять. Что нам было до его оправданий! Он свое все показал в натуре.

Был еще один момент, который я помню. Начало весны 1944 года. Наша семья работала на огороде. Лопаты не было, а копать надо. Бабушка ковыряла землю вилами, дяди мои – заостренными палками. Пришел на огород один из квартирантов – Карл, с лопатой в руках, шикарная такая, саперная, но не маленькая, а нормальная по размеру лопата, с таким красивым точеным набалдашником на ручке. Предлагает купить! За 40 марок! Откуда у нас те марки. А через несколько дней, на рассвете, начался невообразимый грохот. В маленьком окошке на печке, сплошным заревом и отдельным мельканием отражалась канонада. Наши войска, через наши головы вели обстрел немецких позиций на правом берегу Днестра. Огненными полосами били «катюши», громко бухали пушки. Стоял непрерывный гул и грохот. С рассветом – все стихло. Мы вышли во двор – машины Людвига нет, зашли в дом …и квартирантов – тоже нет. А в углу комнаты – стоит та самая лопата, которую хотел нам продать Карл! Ту лопату мы эксплуатировали лет пятнадцать после войны. Качественный был инструмент. Кроме лопаты, немцы бросили за ненадобностью полный вещевой мешок с оккупационными марками. Там их было много. Бабушка вместе с нами, уже попозже, обклеила ими вместо обоев стены в одной комнате. Три дня мы их расклеивали, получилось даже красиво, потом кто-то из соседей донес, пришел уполномоченный с отдела НКВД, посмотрел и увез бабушку в район, на молдавскую часть. Там два дня её продержали, потом отпустили, обязав соскрести со стен фашистские дензнаки, что мы опять вместе и сделали, проклиная…и тех и этих, честно говоря. Но это было уже позже, когда пришли наши.

Как-то незаметно исчезли «хозяева»– румыны, они вместе с немцами переправились на правый берег Днестра. Немцы оседлали тянущиеся по правому берегу высоты и готовились к обороне. На левой стороне им закрепиться было не за что. Опять было «безвластие» на русской части. Помню к нам заехало несколько молодых ребят, верхом на лошадях, попросили найти вина. Дяди у кого-то нашли вишневое вино. Ребята были в казачьей форме, но служили у немцев, отступали с ними от самой Кубани. Дяди мои уговаривали их сдаться, но они боялись, что их не простят и расстреляют наши. Видимо было за что. А потом их отряд собрался, и двинулись они в сторону пляжа на русской части Слободзеи, думали вплавь перейти Днестр и соединиться с немцами, которые уже были на правой стороне. Люди рассказывали, что, когда они начали переправляться, подошло два наших танка, пристреляли пулеметами правый берег, и весь уничтоженный конный отряд, унесло течением.

В те же дни, вдруг откуда-то появился наш бывший квартирант, Пауль. Без погон, весь грязный. Он рассказал, что когда их ночью вызвали в свою часть, там объявили о срочной передислокации, куда-то южнее Слободзеи. Машину Людвига чем-то загрузили, а они втроем, на мотоцикле, выехали в сторону Незавертайловки, впереди колонны. Людвиг вел мотоцикл, Карл сидел в коляске, а Пауль – на заднем сидении. Была плохая видимость, возле какого-то села их обстреляли, наверное, русская разведка. Людвиг свернул на дорогу, ведущую через сад. Где-то на повороте, из-за деревьев выскочил русский танк и, как утюгом накрыл мотоцикл. Пауль как-то сумел перед этим спрыгнуть и скатиться в старую траву. Там отлежался до ночи, прятался в каких-то старых сараях и вот пришел к нам. На уговоры дядей – пойти и сдаться – отказался, поел печеной картошки и ушел к Днестру, на правом берегу которого были немцы…

Судьба жестоко разобралась с моим злобным «пугалом», ну, видно ей (судьбе) виднее – с кем и как поступать. В середине апреля 44-го года, в Слободзее, появились наши солдаты. Люди, конечно, больше, чем радовались. Многие просто плакали, от всего вместе – от радости, от надежд на будущее, а главное от того, что подошел конец чужеземной оккупации. Вроде бы нас (лично) не пытали, не жгли и не расстреливали, как в других местах, даже в близких к нам, но жить под кем-то, тем более, под врагом, и в военное время- не дай Бог никому.

Сегодня много говорят об оккупации и оккупантах, особенно такие разговоры популярны у наших соседей справа и слева (Молдова, Украина), да и в других некогда братских республиках, ныне суверенных государствах. Я человек по натуре добрый, наверное, даже излишне добрый, но тем, кто так говорит, имея в виду Россию и русских, понятно, что в том числе и моего деда, и отца, и меня тоже, я бы пожелал только одного – познать действительно, что такое чужеземная оккупация и «Нерусские» оккупанты – и тогда весь этот их бестолковый или кем-то проплаченый лепет, как ветром сдует. Грешно называть оккупантом того, кто готов отдать последний кусок хлеба или последнюю рубашку нуждающемуся, на территории, куда он пришел, в силу каких-то обстоятельств, тем более, не как захватчик. А еще более грешно и отвратительно – прикрывать якобы «национальным притеснением», свою ничтожность, простите.

Апрель – май 1944 года, в Приднестровье, были бурными и неоднозначными месяцами. Мы получали больше информации, появились даже отдельные фронтовые газеты. Дяди мои их читали, естественно общались с солдатами и хоть что-то, да знали об окружающей нас жизни, хотя бы в общих чертах.

Слободзея оказалась между двумя «плацдармами», созданными в первые дни освобождения, с целью подготовки захвата гитлеровских позиций на правом берегу Днестра. Если смотреть на запад, то справа нашими войсками, был захвачен и укреплен мощный Кицканский плацдарм, где накапливались силы перед штурмом, с апреля и почти по конец августа. Об этом плацдарме много сказано и написано.

Но, левее Слободзеи, был еще один плацдарм, в районе села Чобручи, на правом берегу Днестра. Понятно, что мы не знали ни о каких «плацдармах», а их, при наступлении наших войск было занято немало, и вниз по Днестру, и вверх. Дядю Федю, с приходом наших, сразу призвали в армию и отправили куда-то в район Карпат. Многих ребят его возраста призывали на службу, тут же пару недель обучали и бросали на передовую, туда, где в этом была необходимость. Как правило, основная масса таких подготовленных на скорую руку, бойцов, или погибала в первом же бою, или была ранена, а некоторые просто сдавались в плен.

Младший мой дядя, Миша, как-то ходил ночью на рыбалку и узнал новость, от лодочника-перевозчика. Был в Слободзее знаменитый лодочник, называли его «дед Изот». Я сколько себя помнил уже в юношеские годы, Изот, на своей лодке перевозил людей по одному маршруту (причем и во время войны – тоже) – Слободзея – Талмазы, есть такое село на правом берегу Днестра, в несколько километрах от реки. Его (Изота) услугами пользовались жители многих правобережных сел этого направления. Все эти села были расположены по гребню длиной возвышенности, тянущейся вдоль правого берега реки на многие километры. Чтобы попасть в те села из Слободзеи, надо было проделывать большие круги – через Бендеры на севере или через Раскайцы, на юге. Это было неудобно и очень долго, поэтому люди с удовольствием пользовались услугами лодочника, напрямую через Днестр, было гораздо проще и ближе. Дед Изот, общаясь с разными людьми в процессе перевозок, обладал различной информацией и именно от него дядя слышал, что ниже Талмаз – Чобруч и в сторону Раскайцов – весь Днестр одно время был буквально завален трупами и был красным от крови. Там очень, мол, страшные шли бои. Деду рассказал кто-то из перевезенных им людей, из этих сел. В Слободзее никто об этом ничего не знал. Знали, что наши войска накапливаются под Кицканами, в лесу, знали, что новобранцев тренируют по нашим огородам, а больше – никто ничего не сообщал.