Он вспомнил, как Либби настаивал на предположении, что очень популярный среди джокайрийцев хоровой вой действительно является музыкой и что люди могут научиться получать от него удовольствие, если обнаружат скрытую логику в чередовании пауз.

Лазарусу с трудом верилось в это.

Но он вынужден был признать, что Либби лучше, чем кто-либо, понимал джокайрийцев. Либби находил их прекрасными, очень тонкими математиками. Во всяком случае в этом они ничуть не уступали ему самому с его необузданным талантом. Землянам казалась чрезвычайно сложной даже их арифметика. Число — любое число, большое или маленькое — было для аборигенов единым целым и воспринималось как единое целое, а не как совокупность меньших чисел. Это относилось и к иррациональным, и переменным величинам.

Было настоящим счастьем, размышлял Лазарус, что Либби мог выступать в качестве математического переводчика между джокайрийцами и Семьями. В противном случае им не удалось бы приобрести столько новых технических знаний, которыми исправно снабжали их хозяева планеты.

«Интересно, — подумал он, — почему это джокайрийцы совершенно не интересуются земной технологией, которую им предлагают в обмен?»

Наконец завывание прекратилось и Лазарус отключился от своих раздумий. Принесли пищу. Семья Криила приступила к еде с теми же энтузиазмом и энергией, которые сопутствовали всем их делам. «Достоинства, — решил Лазарус, — вот чего им не хватает». Огромная чаша, до краев заполненная какой-то аморфной жижей, была поставлена перед Криилом Сарлуу. С дюжину Криилов тут же столпились вокруг нее и начали черпать еду руками, не обращая внимания на своего вождя. Но Сарлуу оплеухами расчистил себе дорогу к чаше и запустил в нее руку. Он выгреб целую пригоршню массы, ладонями скатал из нее шарик и протянул его Лазарусу.

Лазарус по натуре не был брезглив, но ему пришлось напомнить себе, во-первых, что пища джокайрийцев годилась и для людей и, во-вторых, что он не узнает от них ничего интересного до тех пор, пока не заставит себя проглотить предложенное «лакомство».

Он откусил большой кусок. М-м-м… не так уж и плохо, скорее безвкусно и клейко, без определенного запаха. Приятного мало, но проглотить можно. С мрачной решимостью не уронить достоинства человеческой расы Лазарус продолжал есть, пообещав себе закусить по-настоящему по возвращении домой.

Когда он почувствовал, что очередной кусок приведет к непоправимому несчастью с желудком и к дипломатическому конфузу, он вдруг сообразил, как ему выкрутиться. Опустив руку в общий котел, он набрал большую пригоршню массы, скатал шар и предложил его Сарлуу.

Это было сделано по наитию; теперь до самого конца трапезы Лазарус неустанно кормил Сарлуу. Прожорливости хозяина оставалось только удивляться.

После еды они заснули. Лазарус улегся со всей семьей. Спать все гурьбой завалились там же, где и ели, без всяких кроватей — просто рухнули вповалку на пол, словно палые листья на дорожке или щенки в питомнике. К своему удивлению, Лазарус спал очень крепко и не проснулся до тех пор, пока на лице его не заплясали солнечные блики. Сарлуу еще спал и совсем по-человечески храпел. Лазарус обнаружил, что один из маленьких джокайрийцев клубочком свернулся рядом, доверчиво положив ему голову на живот.

Он услышал шорох у себя за спиной, потом кто-то дотронулся до его бедра. Он осторожно обернулся и увидел, что другой джокайреныш — малыш по земным меркам лет шести — вытащил его бластер из кобуры и теперь с любопытством рассматривал прицел.

Быстро, но осторожно Лазарус отобрал смертоносную игрушку у малыша, который неохотно расстался с ней. Осмотрев оружие, Лазарус с облегчением убедился, что защелка предохранителя опущена, и вернул бластер в кобуру. Тут он заметил, что малыш собирается заплакать.

— Т-ш-ш, — прошептал Лазарус, — а то еще разбудишь своего папашу. Иди сюда… — Он взял ребенка на руки и стал баюкать его. Джокайреныш прижался к нему, закрыл глазенки и почти сразу же уснул.

Лазарус взглянул на спящего малыша.

— Ты довольно симпатичный бесенок, — добродушно пробормотал он. — Я вполне мог бы привязаться к тебе. Вот только к вашему запаху мне никак не привыкнуть…

Некоторые эпизоды взаимоотношений двух рас были бы даже забавны, если бы не таили в себе потенциальную угрозу, как, например, случай с Хьюбертом, сынишкой Элеонор Джонсон. Этот незадачливый карапуз отличался неуемным любопытством. Однажды он наблюдал за двумя техниками, землянином и джокайрийцем, которые приспосабливали источник питания местного производства под нужды земного оборудования. Ребенок, по-видимому, забавлял джокайрийца, и он, в порыве дружеского расположения, подхватил малыша.

Хьюберт ударился в рев.

Мать, которая всегда старалась находиться где-нибудь неподалеку от своего чада, тут же бросилась на выручку. Намерения у нее были самые кровожадные, но, к счастью, сказалась нехватка сил и навыков; высокий абориген остался цел и невредим, но ситуация сложилась крайне щекотливая.

Администратору Форду и Оливеру Джонсону стоило огромных усилий объяснить суть случившегося обескураженным джокайрийцам. К счастью, туземцы скорее были огорчены, нежели жаждали мщения.

Затем Форд вызвал Элеонор Джонсон.

— По вашей милости вся колония была поставлена под удар…

— Но я…

— Тихо! Если бы вы сами не избаловали своего сына, он вел бы себя как следует. Если бы вы не были глупой гусыней, вы бы догадались, что руки надо держать при себе, а не распускать их. Мальчик посещает занятия по развитию, и вы просто не имеете права держать его постоянно у своей юбки. Запомните: если с вашей стороны еще хоть раз будут замечены малейшие признаки враждебности по отношению к местному населению, я подвергну вас нескольким годам принудительного анабиоза. А теперь убирайтесь!