— По местам! — резко выкрикнула Стар. — Начинается отсчет до нуля. Руфо, если ты не замолчишь, я брошу тебя тут и тебе придется опять тащиться пешком — босиком и по горло в снегу.

— Валяй, — отозвался он. — Угрозы делают меня таким же упрямым, как ты. А это забавно. Оскар, Она…

— Молчать!

— Императрица Двадцати Вселенных…

Мы очутились в большой восьмиугольной комнате с роскошными, очень красивыми серебристыми стенами.

— …и моя бабка! — закончил Руфо.

— Не «Императрица», — заговорила Стар. — Это глупое слово, оно не передает сути дела.

— Ещё как передает.

— А что касается второго утверждения, то это скорее мое несчастье, чем недостаток. — Стар вскочила на ноги, оживленная, сбросившая груз усталости и обняла меня за талию, продолжая держать Яйцо в другой руке.

— О, мой дорогой! Я так счастлива! Мы добились своего! Приветствую тебя дома, мой Герой!

— Где это? — У меня в голове была полная каша — слишком много часовых поясов, слишком много посещенных мест, слишком большие скорости.

— Дома. У меня дома. Теперь и у тебя дома, если ты захочешь. В нашем доме.

— Понимаю… Императрица… Она топнула ногой:

— Не смей меня так называть!

— Правильная форма обращения, — вмешался Руфо, — будет «Ваша Мудрость». Не так ли, Ваша Мудрость?

— Ах, Руфо, заткнулся бы ты! Пойди и раздобудь нам одежду.

Он покачал головой.

— Война окончена, я только что демобилизовался. Ищи сама, бабуля.

— Руфо, ты просто невозможен!

— Сердишься, бабуля?

— Рассержусь, если ты и дальше будешь звать меня бабулей. — Тут она передала Яйцо мне, обняла Руфо и поцеловала его. — Нет, бабушка на тебя не сердится, — сказала она мягко. — Ты ведь всегда был несносным ребёнком и я никогда не забуду устриц, которых ты положил мне в кровать. Надеюсь, ты достал их честным путем. — Она поцеловала его ещё раз и потрепала за седой венчик волос. — Бабушка любит тебя. Бабушка будет всегда любить тебя, почти как Оскара. Я считаю тебя близким к совершенству, если только забыть какой ты трудновыносимый, лживый, испорченный, непутевый и никого не уважающий свиненок.

— Вот так-то лучше! — ответил он. — Если подумать, то и я отношусь к тебе примерно так же. Что ты хочешь надеть?

— М-м-м… Нам нужно очень многое. Как же давно у меня не было приличного гардероба! — Она повернулась ко мне: — А что хотел бы ты, мой Герой?

— Не знаю. Я тут вообще ничего не знаю. Все, что сочтет подходящим… Ваша Мудрость.

— О, милый, пожалуйста, не зови меня так! Никогда не зови! — Казалось она сейчас разрыдается.

— Хорошо. А как же мне называть тебя?

— Стар — вот имя, которое ты мне дал. Если хочешь иначе, зови меня «принцесса». Я не «Принцесса». Но я и не «Императрица» — это просто плохой перевод. С радостью буду «твоей принцессой», как ты называл меня раньше. А хочешь — «гадкой девчонкой» или любым другим из многих имен, которыми ты меня называл когда-то. — Она посмотрела на меня уже более спокойно. — Как раньше. И навсегда.

— Я постараюсь… моя Принцесса.

— Мой Герой!

— Но есть, видимо, много вещей, о которых я не имею представления.

Стар перешла с английского на невианский.

— Милорд муж, я хотела рассказать тебе все. И милорду расскажут все, до последней мелочи. Но я страшно боялась, что если милорду сообщат все слишком рано, он откажется следовать за мной. Нет, не в Большую Башню, а сюда. В наш дом.

— Возможно, ты поступила правильно, — сказал я на том же языке. — Но теперь я здесь, миледи жена, моя Принцесса. Поэтому говори. Я хочу знать все.

Она снова перешла на английский.

— Я скажу. Я все скажу. Только на это нужно время. Любимый, придержи немного своих коней. Ты был так терпелив со мной, так терпелив, любимый, и так долго…

— О’кей, — согласился я. — Согласен подождать. Но, послушай, я ведь не знаю, так сказать, даже улиц в этом микрорайоне. Мне нужны советы. Помнишь ту ошибку, которая получилась у меня с Джоко, только потому, что я не знал местных обычаев.

— Да, милорд, обязательно. Но не бойся, обычаи тут просты. Примитивные общества всегда сложнее цивилизованных, а это общество — не примитивное.

Появился Руфо и бросил груду одежды к ногам Стар. Она повернулась, все ещё держа мою руку в своей, и приложила палец к губам, а взгляд её был серьезен, почти тревожен.