Эта непонятная кутерьма длилась довольно долго, наконец он услышал успокаивающий звук отбоя и возвращающийся шорох вентиляции. Никто не позаботился зайти взглянуть на него; та старая женщина, которая опекала всех незанятых по боевой тревоге, не заметила отсутствия фраки, хотя она считала по головам даже домашних животных на борту.

И сразу же после окончания тревоги Торби вызвали к старшему Офицеру.

Человек, открывший двери, схватил его за плечо и выволок наружу. Торби сделал в таком положении несколько шагов и воспротивился – подобным обращением он был сыт по горло.

Приемы грязного боя, которым он был вынужден обучиться, чтобы выжить в Джаббул-порте, не знали правил. А этот человек изучал в школе боевое искусство, построенное на хладнокровии и знании научных основ. Торби нанес ему сильный удар, а затем оказался прижатым к палубе с едва не сломанной левой кистью.

– Прекрати эти глупости!

– А ты не тащи меня за шиворот!

– Я сказал – прекрати эти глупости. Ты должен предстать перед Старшим Офицером. Не доставляй мне хлопот, фраки, иначе я засуну твою же голову тебе в рот.

– Я хочу видеть Капитана Краусу!

Человек ослабил зажим и сказал:

– Ты увидишь его. Но Старший Офицер сказала доставить тебя, и она не может ждать. Ты успокоишься? Или мне придется доставить тебя по частям?

Торби решил успокоиться. Выкрученная кисть, да еще в комбинации с давлением на нерв между косточек ладони, обладала своей грубоватой логикой.

– Вот этот фраки, Старший Офицер.

– Спасибо, Третий Палубный Мастер. Вы можете идти.

Торби понял только «фраки». Взяв себя в руки, он осмотрелся и выяснил, что находится в комнате намного больше, чем его собственная. Самой внушительной из обстановки в ней была величественная кровать, но покоящаяся на ней маленькая фигурка господствовала над всем окружающим. И только после того, как увидел ее, Торби заметил, что Капитан Крауса молча стоит рядом с кроватью, а по другую сторону ее – женщина примерно его же лет.

Старая женщина на ложе излучала решительность и величие. Она была в богатых одеяниях – один только шарф, прикрывавший ее истончившиеся от возраста волосы, стоил больше денег, чем Торби видел за всю свою жизнь.

– Вот оно как! Немало беспокойств доставила бы мне эта история, поверь я в нее, Старший Сын. – Она говорила на финском.

– Мать Моя, послание подлинное.

Она фыркнула.

С упрямой настойчивостью Капитан Крауса стоял на своем.

– Послушайте его сама, Мать Моя. – Он повернулся к Торби и сказал на Интерлингве: – Повтори письмо своего отца.

Почувствовав облегчение при виде друга Баслима, ничего не понимая, Торби покорно повторил затверженные наизусть слова. Старая женщина внимательно прослушала его, а затем повернулась к Капитану Краусу:

– Что это? Он говорит на нашем языке! Какой-то фраки!

– Нет, Мать Моя, он не понимает ни слова. Это голос Баслима.

Снова повернувшись к Торби, она обрушила на него водопад финских слов. Он вопросительно взглянул на Капитана Краусу. Она сказала:

– Пусть повторит еще раз.

Капитан отдал приказ. Торби, смутившись, покорно повторил. Она лежала молча, и остальные, как Торби понял, ждали ее решения. Наконец она выдохнула:

– Долги надо платить!

– И я так думаю, Мать Моя.

– Но почему эти помои обрушились на нас? – гневно ответила она.

Капитан промолчал. Она продолжала более спокойно:

– Послание подлинное. Хотя я была уверена, что оно поддельное. Но, Старший Сын, как бы ни был ты глуп, правда на твоей стороне. И долги надо платить. – Ее сын продолжал молчать, и она гневно добавила: – Ну же! Говори! Какой монетой ты собираешься расплачиваться?

– Я думал об этом, Мать Моя, – медленно сказал Крауса. – Баслим просит, чтобы мы определенное время заботились о мальчике… пока не сможем доставить его на военное судно Гегемонии. Как долго нам придется ждать? Год, два года? И мы сталкиваемся с проблемами. Кроме того, у нас есть и прецедент – женщина-фраки. Семья приняла ее – да, не без ворчания, но они привыкли к ней и даже рады ее присутствию. Если бы Мать Моя таким же образом вмешалась в судьбу этого юноши…

– Чушь!

– Но, Мать Моя, мы обязаны. Долги надо…

– Молчание!

Крауса замолчал.

Она продолжила тихим голосом:

– Разве ты не слышал слова о той ноше, которую Баслим возложил на тебя – «поддержать его в трудную минуту и дать совет, словно это твой собственный сын». Кем был Баслим для этого фраки?

– Но как же, он говорил о нем, как о приемном сыне. Я думал…

– Тебе не надо думать. Если ты занимаешь место Баслима, кем ты становишься? И можно ли по-иному понимать эти слова?

Крауса встревожился. Старуха продолжала: