– Вы с ума сошли, гражданка? Вольф Григорьевич помогает людям бесплатно, сколько раз говорить можно? – Осип Ефремович вновь посмотрел на фотографии. – Значит, пятеро сыновей и муж?

– Именно так, мил человек, пятеро... Иван, Петр, Гришка, Витюша и Игоречек, самый младшенький... и муж Николай Григорьич...

– Ты же сказала, что младшенькому, ну Игоречку – только шестнадцать исполнилось – как же он-то в армию попал? – недоверчиво спросил Осип Ефремович.

– Так сам убег! – горестно качнула головой женщина. – Как братья ушли, так на другой день и он убег... Разве за ими углядишь?

– А надо было глядеть, мамаша! – Осип Ефремович смешал фотографии. – Ладно, сделаю для тебя исключение... попрошу... Приходи завтра, мамаша... Все путем будет, – улыбнулся Осип Ефремович. – Да я тебе сейчас могу сказать – живы твои орлы, ей-богу, живы! И муж живехонек!

– А ты что, тоже в энтом деле понимаешь? – встрепенулась женщина.

– С кем поведешься, от того и наберешься! – засмеялся Осип Ефремович. – Я с ним столько мучаюсь, что тоже сквозь время видеть научился...

– Ой, батюшки-светы, неужто правда? – заулыбалась женщина.

– Да пошутил я, мамаша, пошутил... – помрачнел Осип Ефремович. – Но твои живы, вот я сердцем чую, что живы.

– Да тьфу на тебя, шутник чертов! – Женщина сгребла со стола фотографии и пошла к двери, обернулась: – Стыда у тебя нету, э-эх, проходимец, прости Господи... – и с силой хлопнула дверью...

– Вот гражданка спрашивала, можно ли ей мысленно дать задание товарищу Мессингу? – громко проговорила со сцены Аида Михайловна. – Прошу вас, гражданочка, пройдите на сцену! Смелее! Смелее!

В середине зала встала стройная молодая женщина в гимнастерке и начала медленно пробираться к проходу. Вместо левой руки у нее был пустой рукав, заправленный под ремень. И люди поспешно вставали с кресел, освобождая ей дорогу, по-особенному, с состраданием и уважением смотрели на нее.

Женщина вышла к проходу и твердым военным шагом направилась к сцене.

Мессинг и Аида Михайловна переглянулись. Женщина в гимнастерке подошла к ступенькам, быстро поднялась на сцену. Аида Михайловна взяла ее за правую руку, улыбнулась и подвела к Мессингу.

– Вы недавно с фронта? – спросил Мессинг.

– Два месяца как из госпиталя, – ответила зрительница.

– И вас зовут Таней? – спросил полуутвердительно Мессинг.

– Да... Таней... – растерялась женщина, и на ее жестком исхудалом лице появилась улыбка. – А откуда вы... ох, простите, что я спрашиваю? Вы же – Мессинг...

– Вот ты где, мил человек! – вдруг раздался громкий, на весь зал голос. – А я тебя ждала, ждала... который день прихожу, и все никак не могу тебя увидеть, а мне ох как надо, ох как надо! Я ить в город из деревни приехала... и у сродственницы живу, уже надоела ей хуже горькой редьки.

По проходу к сцене шла та самая пожилая женщина, которая была у Осипа Ефремовича с фотографиями мужа и сыновей.

– Проходите к нам сюда, гражданка, – сказала Аида Михайловна.

– Прасковьей меня зовут! – отозвалась пожилая женщина. – Прасковьей Андреевной...

Она дошла до сцены, поднялась по ступенькам. Аида Михайловна протянула ей руку.

– Очень приятно, Прасковья Андреевна. Проходите сюда...

Мессинг уже шел ей навстречу, протянул руку, здороваясь. Зал вздрогнул от аплодисментов и тут же смолк. Женщина без руки с улыбкой смотрела на Прасковью Андреевну.

– Вы, конечно, принесли фотографии родных, которые на фронте? – спросил Мессинг.

– Конечно, мил человек... – громко ответила Прасковья Андреевна. – Как зовут тебя, опять запамятовала... имя больно не русское...

– Мессинг Вольф Григорьевич, – сказал Мессинг,

– Я и говорю – никак не запомню...

– Где фотографии? – улыбнулся Мессинг.

– Да вот... – Она достала из кармана пальто фотографии и протянула Мессингу.

Он стал быстро рассматривать одну за другой. Глаза его расширились, почернели. Он протянул фотографии Аиде Михайловне.

– Глянь, Григорьич... уже полгода ни от одного никаких вестей... и похоронок нету... Живы ай нет, не ведаю... душа изболелась...

– Это все ваши дети? – спросила Аида Михайловна,

– Да, милая, дети... и муж...

– Товарищи! – громко проговорила Аида Михайловна, подняв фотографии над головой. – У Прасковьи Андреевны на фронте воюют муж и пятеро сыновей!

– Воюют, милая, воюют... что ж теперь делать-то? Воевать надо...

И вдруг весь зал стал медленно подниматься... и раздались первые хлопки... все чаще и гуще... и постепенно они переросли в грохочущие аплодисменты.