– Спокойной ночи, Майк.

– Спокойной ночи, Ман. Балшойе сэпсибоу!

Я сел в трубу до Луна-сити, но не домой. Майк просил побывать на митинге нынче в 21.00 в «Хавире». Управление концертами, митингами и тэ пэ тоже шло через Майка, а кто-то вручную отрубил его цепь на «Хавиру». По-моему, дали понять, что он лишний.

Можно было догадаться, почему отрубили. Намечался митинг протеста. Но я не видел смысла отсекать Майку ушки от хурала. Залежусь, Вертухаевых стукачей там в толпе был полный штат. И не ждал попытки разогнать митинг или, сверх того, наказать бесправных этапированных за склонность к критиканству. Просто нужды в том не было.

Мой дед из кодлы Стоуна ручался, что Луна – это единственная в истории открытая тюрьма. Ни решеток, ни охраны, ни правил внутреннего распорядка – и ни нужды в них. Давным-давно, в начале, говорил он, прежде чем стало ясно, что этап – это приговор к пожизненному заключению, некоторые зеки пробовали побег. Понятное дело, на борту. А так как на борту масса учитывается до грамма, это значило, что шкипера надо подмазать.

Говорили, кое-кто брал. Но побегов не было: брать в карман – одно, а брать на борт – другое. Припоминаю, видал одного ликвиднутого возле Восточного шлюза. Не думаю, чтобы ликвиднутый на орбите выглядел симпатичнее.

И вертухаи насчет митингов протеста обычно не тревожились. Придерживались политики «Нехай орут». Хипежу этому цена – что писку котят в коробке. Хотя кое-кто из вертухаев наставлял ушки, а кое-кто хлестался и рты затыкать, но в сумме выходила нулевая программа: тривиальный ноль по всем параметрам.

Когда Хай сел в Вертухаи в 2068 году, он нам проповедь прочел, как под его водительством на Луне всё переменится: звон насчет «вселенского рая, созданного своими собственными могучими руками», «наших плеч, поворачивающих колесо истории в общем братском усилии» и «забвения прошлого в общем стремлении навстречу новой светлой заре». Я это слушал в «Торбочке Бурской мамы», запивая тушеную баранинку с лучком литром ее «Австралийского Праздроя». Помню, она еще сказала: «Партейно чешет, а?»

Тем и кончилось. Кое-какие прошения удовлетворили, так что его личная охрана обзавелась самопалами новейшей марки. Больше никаких перемен не было. А побыв чуток подольше. Хай вообще перестал даже по видео выступать.

Так что я подался на хурал просто из-за Майкова любопытства. Когда на Западном вокзале сдавал в камеру хранения гермоскаф и чемоданчик, вынул маг и сунул в поясную суму, чтобы Майк получил полный отчет, ежели даже я закимарю.

Но еле попал. Подхожу с уровня 7-А, суюсь в боковой люк, а там стиляга: трико в обтяжку, на этом месте во торчит! Бока и грудь намазаны и поверх разделаны серебряной пудрой «Звездная пыль». Мне до фени, как люди одеваются. Иногда и сам трико надеваю, но без подкладок, а когда иду в общество, то и мажусь выше пояса.

Но красками не пользуюсь, и волос у меня слишком тонкий, чтобы дыбом стоял на скальпе. А у этого парня с боков подбрито, на скальпе вроде гребня, а поверх него красная шапчонка с мешочком спереди – фригидский колпак, «шляпокол свободы», до того я его ни на ком не видел.

Я хотел пройти, а он рукой проход загораживает и вызверивается на меня:

– Ваш билет?

– Извините, – говорю. – Я не знал. Где купить?

– Не продается.

– Повторите, – говорю. – А то вы неотчетливо.

– Только по рекомендации, – рычит. – Вы кто?

– Я Мануэль Гарсиа О'Келли, – четко отвечаю. – Меня все старые кореша знают. А вас впервые вижу.

– Не суть. Покажите билет со штампом или позвольте себе хилять отсюда.

Я еще подумал, долго ли ему жить. Туристы часто отмечают общую вежливость на Луне, подразумевая, что в бывшей тюрьме это неожиданность. Побывавши на Эрзле и глянувши, что там сносить приходится, понимаю, что имеется в виду. Но им без пользы говорить, что мы такие как есть, потому что на Луне кто меры не знает, тот недолго живет.

Не поймите так, что я намазывался во что бы то ни стало драться, неважно сколько дружков этот парень держит. Я просто подумал, как его личико будет выглядеть, если прочистить ему пасть рукой номер семь.

Только подумал и собирался вежливо ответить – глядь, а внутри прогуливается Мизинчик Мкрум. Его Мизинчиком звали, а в нем все два метра, афро, попал сюда за убийство, но милейший мужик, всегда готов выручить, я с ним работал, учил стоять у лазерного бура, где мне потом руку оттяпало.

– Мизинчик! – кличу.

Он услышал – засиял, как медный таз.

– Привет, Манни. Рад, что ты пришел.

И правит к нам.

– Еще не пришел, – излагаю. – Доступ перекрыт.

– Билета нет, – долдонит тот на шухере. Мизинчик лапу в карман – сует мне билет.

– Теперь есть, – говорит. – Проходи, Манни.

– Покажите штамп, – долдон на шухере не унимается.

– В ажуре штамп, – ласково говорит Мизинчик. – Окей, таварисч?

А с Мизинчиком никто не спорил. Непонятно, как его довели до убийства. Мы прошли вперед, в литерный ряд.