– Да разве я смогу?

– Конечно – когда мы опять сделаем тебя молодой.

– Тогда я буду рожать! – глубоко вздохнула я. – Вот уж сорок четыре года – верно? Да, сорок четыре года прошло с тех пор, как я в последний раз была беременна – хотя всегда охотно шла на это. Нельзя ли мне еще некоторое время не встречаться с Теодором – то есть с Лазарусом? Пока меня не омолодят? Мне страшно подумать, что он увидит меня такой. Старой.

Совсем другой, чем он знал.

– Ну конечно. В омоложении всегда присутствуют эмоциональные факторы.

И мы делаем все так, чтобы клиент был доволен.

– Тогда пусть он лучше не видит меня, пока я не стану похожа на ту, прежнюю.

– Будет сделано.

Я попросила фотографию Теодора-Лазаруса, и мне показали голограмму в движении, пугающе живую. Я знала, что мы с Теодором похожи, как брат и сестра – первым это заметил отец. Но то, что я увидела, поразило меня.

– Да это же мой сын! – Голограмма изображала моего сына Вудро – моего гадкого и самого любимого мальчика.

– Да, он твой сын.

– Нет-нет! Я хочу сказать, что капитан Лазарус Лонг, которого я знала как Теодора – вылитый мой сын Вудро Вильсон Смит. Тогда я этого не замечала. Правда, во время нашего краткого знакомства с капитаном Лазарусом Вудро было всего пять лет – тогда они не были так похожи.

Значит, Вудро вырос таким же, как его отдаленный потомок. Странно. Меня это почему-то взволновало.

Иштар с Тамарой переглянулись и обменялись несколькими фразами на незнакомом мне языке (галакте). Я чувствовала, что они обеспокоены.

Наконец Иштар твердо сказала:

– Мама Морин, Лазарус Лонг – это твой сын Вудро Вильсон.

– Да нет же. Я видела Вудро всего несколько месяцев назад. Ему шестьдесят девять, но выглядит он значительно моложе – в точности как это изображение капитана Лазаруса – сходство просто поразительное. Но Вудро остался в двадцатом веке. Я знаю.

– Да, он остался там, мама Морин. То есть оставался, хотя Элизабет говорит, что время глагола не имеет значения. Вудро Вильсон Смит вырос в двадцатом веке, почти весь двадцать первый век провел на Марсе и Венере, вернулся на Землю в двадцать втором веке… – Иштар подняла глаза к потолку. – Фина!

– Кто тер мою лампу? Чем помочь тебе, Иштар?

– Попроси у Джастина английский экземпляр мемуаров Старейшего, хорошо?

– Зачем просить Джастина – у меня у самой они есть. Тебе переплести или дать в рулоне?

– Переплести, наверно. Но пусть их принесет Джастин, Фина, – он будет горд и счастлив. – Еще бы. Мама Морин, они хорошо с тобой обращаются? Если нет, скажи мне – я тут всем заправляю.

Вскоре пришел человек, тревожно напомнивший мне Артура Симмонса. Но это было просто сходство – и наружное, и внутреннее. В 1982 году Джастин Фут, как и Артур Симмонс, был бы бухгалтером-ревизором. Джастин нес чемоданчик-дипломат. (Plus le change, plus la meme chose <чем больше все меняется, тем больше остается прежним (фр.)>.) Был неловкий момент, когда Иштар представляла его: он был сам не свой от волнения, что видит меня. Я взяла его за руку.

– Моя первая праправнучка, Нэнси Джейн Харди, вышла за молодого человека по имени Чарли Фут. Это было, кажется, 1972 году – я ездила к ней на свадьбу. Тот Чарли Фут – не родственник тебе?

– Он мой предок, матушка Морин. Нэнси Джейн Харди произвела на свет Джастина Фута Первого в канун тысячелетия, 31 декабря 2000 года по грегорианскому календарю.

– Вот как? Значит, у Нэнси Джейн хороший, длинный послужной список.

Ее назвали в честь ее прабабушки, самой старшей из моих детей.

– Да, так указано в архивах. Нэнси Айрин Смит Везерел, твоя старшая, праматерь. А я назван в честь свекра Нэнси, Джастина Везерела. – Джастин превосходно говорил по-английски с каким-то странным акцентом – не бостонским ли?

– Выходит, я в некотором роде твоя бабушка. Поцелуй меня, внучек – не надо нервничать и держаться так официально. Ведь мы родня.

Тут он осмелел и крепко, как я люблю, поцеловал меня в губы. Будь мы одни, я бы, возможно, не остановилась на этом – он-таки очень походил на Артура.

– Я происхожу от вас с Джастином Везерелом еще и по другой линии, бабушка, – сказал Джастин. – Через Патрика Генри Смита, который родился у тебя 17 июля 1932 года.

– Боже мой! – вздрогнула я. – Так мои грехи преследуют меня даже и здесь. Ну да – ты же работал в архивах Фонда, а я действительно сообщила тогда в Фонд, что сын у меня незаконный: Фонд должен был знать всю правду.

Иштар и Тамара пришли в недоумение. Джастин сказал:

– Извини, бабушка Морин. – Поговорил с ними по-своему и объяснил мне: