– Ладно, рыжая, понюхаю Нэнси, а потом кинусь на тебя. Узнаешь тогда!

– Ох, испугал. А хочешь посмеяться? Брайан младший захотел посмотреть, и Нэнси ему показала.

– А чтоб им!

– Да. Я сохранила хорошую мину: не смеялась и не притворялась шокированной. Брайан младший сказал, что никогда не видел, чем же девочки отличаются от мальчиков. – Чепуха! Все наши ребятишки бегали нагишом друг перед другом – мы их так воспитывали.

– Но ведь он прав, дорогой. У мальчишек все на виду, а у девочек все внутри и ничего не видно, если только она не ляжет и не даст посмотреть.

Вот это Нэнси и сделала. Легла, задрала рубашку – она только что вышла из ванной, – раздвинула ноги, развела руками губы и показала брату, откуда дети выходят. Ей, наверно, и самой было приятно – мне было бы, только никто из братьев меня об этом не просил.

– Женщина, в этой жизни нет такого, что не было бы тебе приятно.

Я подумала.

– Пожалуй, что и так, Брайан. Иногда бывает грустно, но вообще-то мне прекрасно живется. Даже мистер Бронсон доставляет мне больше радости, чем грусти… потому что я могу рассказать о нем своему любимому мужу, который за это не перестанет меня любить.

– Хочешь, я скажу Айре, чтобы снизил бдительность? Чтобы смотрел на тебя сквозь пальцы, как смотрел бы я?

– Давай подождем, пока ты не дашь оценку мистеру Бронсону. Если ты его одобришь, я мигом скину штанишки. А если нет, буду и дальше разыгрывать весталку. Я тебе уже говорила – у меня голова идет кругом, и я не способна рассуждать. Тут нужно твое трезвое суждение.

Во вторник и "Пост" и "Стар" сообщили, что президент Вильсон обратился к конгрессу с посланием, предлагая объявить, что США и Германская империя находятся в состоянии войны. В среду мы ожидали, что на улице вот-вот закричат "экстренный выпуск" или что зазвонит телефон, но ни того ни другого не случилось. Детей мы отправили в школу, хотя им не хотелось идти, особенно Брайану младшему. Вудро был совершенно невыносим я еле сдерживалась, чтобы не лупить его беспрерывно.

В четверг вернулся отец, очень взволнованный, они с Брайаном шептались, а я старалась побольше быть с ними, поручив детям все, что возможно. Вудро требовал, чтобы дед – или еще кто-нибудь – поиграл с ним в шахматы, пока дед не перекинул его через колено и не всыпал ему, поставив потом в угол.

В пятницу объявили войну. Экстренные выпуски появились на нашей улице как раз перед полуднем, и муж тотчас же позвонил своему товарищу, лейтенанту Бозеллу. Тот заехал за ним, и они оба отправились в форт Ливенворт, по месту своего назначения. Брайан не стал дожидаться телеграммы.

Брайан младший и Джордж пришли домой обедать, проводили отца и в первый раз в жизни опоздали в школу. Нэнси и Кэрол прибежали из своей школы, всего в нескольких кварталах от нас, как раз вовремя, чтобы поцеловать Брайана. Я не стала спрашивать, сбежали они с занятий или школу распустили – это не имело значения.

Отец отдал честь лейтенанту Бозеллу и Брайану и направился прямо на остановку трамвая, не заходя в дом.

– Ты знаешь, куда и зачем я иду, – сказал он мне. – Вернусь, когда вернусь.

Да, я знала. Отец не находил себе места с тех пор, как его признали негодным к военной службе.

Я сдала все дела Нэнси и легла в постель, второй раз на дню: после завтрака я попросила отца последить за малышами, чтобы мы с Брайаном могли полежать еще – мы оба догадались, что сегодня будет Der Tag <тот самый день (нем.)>. На этот раз я легла в постель лишь для того, чтобы поплакать.

Около трех я встала. Нэнси подала мне чай с гренкой, и я немного поела. В это время вернулся отец – такой взбешенный, каким мне еще не доводилось его видеть. Объяснять он ничего не стал. Нэнси сказала, что ему звонил мистер Бронсон, и тут отца прорвало.

Кажется, "трус" было самым мягким словом, которым он обозвал мистера Бронсона, а самым сильным – "немецкий прихвостень". Отец не сквернословил, а просто изливал свою ярость и разочарование.

Мне просто не верилось. Мистер Бронсон – трус? И сторонник немцев? Но отец высказал в его адрес все до мелочей – видно, тот поразил его в самое сердце. В своем горе – родина в опасности, любимый муж, тайный возлюбленный, и все в один день – мне пришлось напомнить себе, что отцу не менее тяжело. Сын его брата, а может, и его собственный – отец намекал, что и такое возможно – и вдруг…

Я снова легла поплакать, а потом лежала просто так – с сухими глазами и с тройной болью в сердце. Ко мне постучал отец:

– Дочка!

– Да, отец.

– Мистер Бронсон спрашивает тебя по телефону.

– Я не хочу с ним говорить! Или нужно?

– Конечно, нет. Передать ему что-нибудь?

– Скажи ему, чтобы не звонил. И не приходил сюда. И не разговаривал ни с кем из детей – ни сейчас, ни когда-либо потом.

– Скажу. И от себя кое-что добавлю. Морин, его наглость меня просто изумляет.