— Это разве мебель? Вот у нас мебель!

Все рассмеялись. Увидев, что Ермаков углубился в газету и внимания на нее не обращает, девочка решила взять реванш.

— Ты знаешь, баб Лида, — звонко сказала Анька, кося взглядом на безмятежно читавшего хозяина, — деда Витя вчера в машине чуть не поженился на тете Свете.

Виктор Степанович жалко улыбнулся и украдкой посмотрел на жену.

— Деда сказал, что если у него заберут двадцать лет, он сразу поженится, — продолжал настаивать маленький изверг. — Потом обнял ее.

— Как обнял? — не выдержала Лидия Яковлевна. — И это — ведя машину... Ты ведь мог ребенка угробить, перевернуться... — Она встала и направилась к себе, не преминув спросить по пути: — И что ответила тетя Света?

— Она сказала: «Завтра в восемь», — с готовностью ответила Анька.

Лидия Яковлевна вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

— Папа, я на минутку, уложу ее. — Таня взяла девочку на руки. — Мне нужно поговорить с тобой. Не уходи, пожалуйста.

Она с большим трудом уложила Аньку спать и вернулась. Отец сидел в той же позе, читал газету. Дочь села на диван и пристально посмотрела на него. Отец еще несколько минут держал перед собой газету, потом отложил ее.

— Я слушаю тебя, — бесстрастным голосом произнес он.

— Ты извини меня, папа, за бестактность. Я не имею никакого права вмешиваться в твою личную жизнь, но я не могу, не имею права больше молчать. Ты знаешь, — голос ее задрожал, — маме осталось недолго быть с нами. Неужели нужно так бесстыдно сокращать отмеренный ей небольшой срок жизни? Ты же своими руками убиваешь ее. Побойся бога, — она заплакала.

Отец долго молчал, потом подошел к дочери, сел возле нее, погладил по голове.

— Ты права, мне нет прощения. Обещаю тебе больше никогда маму не расстраивать. Прости меня, Танюша. Ты ведь не ханжа и уже взрослый человек, должна понять. Я мужчина. Но я тебе клянусь — больше у тебя не будет оснований возвращаться к сегодняшнему разговору. Ты думаешь, удовольствия заставляют меня ценить жизнь. Глубокое заблуждение. Это моя нелегкая жизнь заставляет ценить удовольствия. Ты никогда не задумывалась над тем, почему мать-природа наделила грешного человека и разумом и страстями? Для того, чтобы с помощью последних он заглушал страдания. После того, как человек исчерпает свои страсти, природа проникается к нему жалостью и через несколько лет прекращает убогое существование, опирающееся только на разум.

— Твоя теория, — грустно усмехнулась Таня, — распространяется только на умных. А как быть с глупцами? Им же даже на разум нельзя опереться?

— Ну, с ними во все времена было проще. И потом, грань здесь весьма условная. Умные напрягались, создавали теории, а люди посредственные усваивали их, избавляя себя от необходимости думать.

«Хотя конкретного ничего и нет, — размышлял Арслан, — но опосредованно все сходится на Гринкевиче-отце. Николай возрадуется, конечно. А я? Кажется, нет. Не укладывается у меня почему-то виновность Гринкевича. Почему? Сам не знаю. Ведь имеется немало фактиков в пользу этой версии. Именно фактиков. Отчего же фактиков? Есть и факты, например, показания Каланчи и вещественные доказательства... Ну не опознал Каланча его, какой же это факт? А часы? Чем не факт? С часами непонятно... Гринкевич всей правды так и не сказал. Почему? Тут ясно, не соответствует его интересам. Может быть, я бездоказательно противоречу Николаю? Нет, да и Николай так не думает. Как он тогда сказал: «Мне важно услышать определенное мнение. А то, что оно не совпадает с моим, не беда. Бывает же, что взгляды не совпадают и у тех, кто одинаково искренне стремится установить истину». Коля прав. Остерегаться надо не обнажения противоречий, а их затушевания, искусственно создаваемого единогласия. Что ж, пока, правда весьма и весьма косвенно, изложенное Ермаковым склоняет чашу весов в пользу версии Николая. Порадую его».

Арслан потянулся к телефону, но успел набрать лишь две цифры номера, как в кабинет вошел Николай.

— Известно, что исключения подтверждают правило, — сказал он, протягивая Арслану заполненный бланк протокола допроса. — Прошу посему рассматривать данное исключение как опровержение твоей теории и подтверждение изложенного мною о сути честности.

— Ладно, ладно, — улыбнулся Арслан, — я не злопамятный. Есть что-нибудь обнадеживающее у твоего медика?

— Есть, — коротко ответил Соснин, усаживаясь напротив Туйчиева.

«Это было 26 июля. Я в третий раз не сумел сдать фигурное вождение. Настроение было отвратительное: машина есть, а ездить на ней не могу. К тому же истекал трехмесячный срок, в течение которого допускается пересдача. В это время ко мне подошел молодой парень лет 25, высокого роста, волосы темные, глаза, кажется, тоже темные, и сочувственно обратился ко мне со словами: «Что, друг, опять не повезло?» Я ответил ему, что «фигурку» никак не могу сдать, впору машину продавать. Парень этот и говорит мне: «Зачем продавать машину, лучше права купить. Ты же не будешь фигурно ездить?» Я ответил, что фигурное вождение мне вовсе ни к чему, а так — я управлять машиной могу. Но как раздобыть права? Парень усмехнулся и говорит: «Ты думаешь, зря они тебя засыпают?» и показал в сторону работников ГАИ, принимавших экзамен. Я сразу все понял и спросил, сколько это будет стоить. Он ответил: четыреста рублей. Я согласился. Тогда он велел мне взять в СТК свои документы и передать ему. Предварительно он спросил мои данные. Я поинтересовался, как передать документы. Он ответил: позвонишь мне, спросишь Игоря, тогда и договоримся о встрече. У меня с собой, кроме одной библиотечной книги, которую я до этого взял в публичной библиотеке, ничего не было, поэтому я записал номер телефона на внутренней стороне обложки библиотечной книги. С Игорем мы договорились так: я ему позвоню ровно через неделю в 12 дня, не позже. Мне надо было забрать в СТК свои документы и передать Игорю, а он скажет, где и когда мы встретимся для вручения мне прав. Вообще он хотел, чтобы я позвонил ему через три дня, но я ответил, что раньше чем через неделю документы взять не смогу. Поэтому и договорились об этом сроке. По поводу денег решили так: я должен буду отдать их ему одновременно с получением мною прав. Документы из СТК удалось взять лишь как раз накануне обусловленного срока, и я на следующий день ровно в 12 часов позвонил ему, попросил позвать Игоря, но подошедший к телефону ничего обо мне не знал. На следующий день я опять позвонил, и тот же результат. Больше не звонил, решил, что тот парень просто потрепался.

Телефона, который дал мне Игорь, я не помню, а книгу сдал в библиотеку. Книга, которую я взял в публичке по читательскому билету своего товарища Сергея Сулимова, называлась «Автомобильный транспорт США».

— Вам не кажется, товарищ майор, что Галимову надо выделить личного секретаря для учета корреспонденции? Он получает столько же писем, сколько Валерий Леонтьев. А может и больше.

Манукян, как обычно, возник в кабинете Туйчиева неожиданно. Арслан мог поклясться, что Женя в дверь не входил. Но в открытое окно на четвертом этаже он тоже не мог влететь. Оставалось только удивляться, но удивляться Туйчиев уже устал. Поэтому он бросил подозрительный взгляд на лейтенанта и взял протянутый ему конверт. Письмо было направлено на Главпочтамт, до востребования, Галимову, из Джамбула, от какой-то Зинатуллиной А. Ш. Осторожно отрезал ножницами край конверта и начал читать вслух: «Ильдар! Ты, наверное, совсем потерял стыд... Как можно было находиться в городе, где родился, и не зайти к матери. И не отказывайся. Видели тебя в прошлую среду днем здесь. Пишу, а слезы глаза застилают. Пусть Аллах простит тебя за это. Хотела тебе все это сказать, но тот телефон не работал».