– Колония Терра-II управляется международным административным комитетом от имени ООН. Это федерация малых свободных общин. Вот наш блок тоже станет общиной. Часть общин отделилась. Они образовали тоталитарную монархию и производят набеги на Колонию. Охотятся за припасами, оборудованием, рабами…

– А чем руководство Колонии занимается? Они что, безопасность уже не обеспечивают? – высунулась было Активистка.

Майор Смагин посмотрел на нее укоризненно. Нечто особенное проскальзывало в его мимике, движениях и голосе. Хоть и одет человек в дикую рванину, а сразу видно: причастен к серьезным делам. Общество живо наделило его авторитетными атрибутами: облечен доверием, владеет конфиденциальной информацией, старший товарищ, стоит у руля решений… Пять минут назад Смагин был каким-то бомжом из отставников, а теперь он поднялся на ступеньку над всеми. Даже хорошо, что он из наших, из простых, Общество будет на него надеяться.

– Я понимаю ваше беспокойство, – входя в роль, солидно начал майор, – но и вам надо понять кое-что. Силы и средства, которыми располагает командо… э-э-э международная администрация, ограничены. По правде говоря, численность охраны, ученых и адмкорпуса не достигает ста человек. Кадровых военных не более двух взводов минус понесенные потери в живой силе и технике. Есть сложности в осуществлении контроля на большой территории. На вербовочном пункте ООН нас ввели в курс. Колония организует силы активной самообороны – но только из специалистов командного профиля с опытом боевых действий… – он сунул руку в карман и достал сложенный вчетверо листок с печатью, – Вот мой контракт.

– Ну а что ж ты с нами-то, нищими-безработными? И видок еще тот… – Вадим критически обвел взглядом майорскую амуницию. Как ему показалось, на секунду Смагин растерялся. Видимо, за несколько десятилетий он врос в армейскую форму, и нынешнее ее отсутствие причиняло майору неудобство: офицер он, конечно, действующий, но какой-то, выходит, неполноценный… Потом припомнил правильный ответ:

– Необходимая маскировка. Не сеять панику среди колонистов. Обмундирование выдадут на месте.

– А-а-а, – понимающее подтвердило Общество. Ну, тогда понятно. Большая политика, военная тайна. Мы хоть и простые люди, но текущий момент нам ясен.

Уже почти благодушное настроение несколько подпортил громовой всхлип. А потом еще один. Матрона размазывала слезные потоки по лицу, икала, давилась едва сдерживаемыми рыданиями, а будь ей лет на десять-двенадцать поменьше, наверняка давно завыла бы пожарной сиреной. Девочки с обеих сторон шипели на нее: «Ой ну что ты, мама, люди смотрят!» Галина Петровна огляделась. Общество сконцентрировалось на ней и ждало приличествующих объяснений. Она ему и сказала:

– Дура я, дура! Говорили же, а я… и-и… ду-ура… – она закрыла голову руками и продолжала рыдательно сотрясаться. В этот момент Вадим Балашов, Решетников и еще пара людей, наконец, поняли, что это за птица. Просто волосы она перекрасила под блонд, а когда волосы прикрыты, лицо стало не в пример знакомее.

– Ермилина! Ты гляди, Ермилина! – воскликнули все четверо. Балашов при этом добавил эпитет, находящийся в дружественных отношениях с энергичной мужской прямотой.

И впрямь, это была Ермилина. Звезда социальной рекламы, которую в изобилии крутил по TV проект «Новая жизнь». Пышущая здоровьем женщина, добровольно записавшаяся в реестр колонистов. «Я хочу попробовать начать все сначала. Не надо этого бояться!» Полстраны видели ее на экранах. Кое-кто, говорят, купился. Больше народу, конечно, переключали каналы в самый первый миг ее очередного появления.

Бритый подскочил к матроне и дал ей плюху.

– За все, сучара, ответишь! – и дал еще одну затрещину, покрепче. Галина Петровна пихнула его, и Бритый отлетел далеко в проход между лавками. Но сейчас же поднялся, пошел на нее всерьез. Женщина испугалась. Надо отдать ей должное, в основном не за себя, а за девочек. Их она прижала к себе покрепче, телом что ли своим пышным собираясь их защитить. Юрий Смагин скомандовал Бритому:

– Отставить! А ну, отставить!

Бритый, ухмыляясь, достал заточку. Через сколько предотлетных контролей пронес он свою железяку! Бог весть, как.

– Начальник, пасть захлопни. Не твоя масть наверху.

Майор как-то стушевался, зато Решетников встал со своего места и прикрикнул:

– Как ты смеешь! – в сущности, главврач был уверен в поддержки всех прочих мужчин, а их в блоке было не менее сорока. Бритый повернулся так картинно, цыкнул, и вроде бы не глядя на Решетникова, подошел к нему вплотную.

– Ты, чмо… Лох вонючий. Закройся, тля. – и хотел ему что-то ответить главврач, да не смог. У самых глаз сверкнула заточка, а когда Решетников отшатнулся, кулак Бритого врезался в незащищенный живот. Врач ползал по полу, хрипя, а Общество не спешило прийти к нему на помощь. Общество растерялось от злобы и коварства Бритого. Тот опять подошел к Матроне.

– Ну, стерва, колись, за какие бабки тебя ссучили! – заточкой по щеке ей водит, а женщина сидит, не жива не мертва, лепечет что-то маловразумительное.

Вадим Балашов тем временем оказался за спиной у Бритого. Тихо так, слов зря не тратя, примерился и ударил гада кулаком по голове. Тот, однако, удержался на ногах и даже повернулся.

– Что ж ты сзади, как дешевка!

– На зоне-то небось петухом был? – говорит ему Вадим. От такой обиды Бритый рассвирепел и бросился напролом, хотя под черепной коробкой у него все еще звенели колокольчики. Только того и надо было Балашову. Чуть подавшись в сторону от несущегося на него быка, он заехал ногой по яйцам, а потом приголубил еще раз кулаком по затылку. Гад грянулся на пол и затих. Кто-то даже посочувствовал ему: