Но нет, от нас же всем чего-то надо. Энергии нет, сил нет, а лямку тянуть нужно. Кому нужно? Непонятно.

Да еще и денег нет. Они как бы есть, но их нет. То есть нет таких, чтобы потратить с радостью.

– Ой, дорого, – проходим мимо.

Может оно и было дорого. Раньше. Послевоенное детство. Голод. Нищета. Шестеро детей.

Сейчас-то что?! Но… дорого.

Дать безвозвратно в долг недорого, а на себя потратить…

– Найду, что подешевле, – только радости нет.

Мои дочери ездят на такси. Быстро, удобно.

– Дорого, – проносится в моей голове, я немного кривлюсь, – ваше дело. По мне так и на общественном транспорте неплохо.

Что должно произойти в моей голове, чтобы деньги (ресурс) приносили радость и энергию?

***

Я впервые сама сняла себе номер в гостинице. Онлайн бронирование, приезжаешь, заселяешься. При этом двадцать лет плакалась, что не могу побыть одна и просто сменить обстановку. Оказалось, все просто. Но я все ждала что кто-нибудь увидит, как мне плохо и сделает что-нибудь. Не сделает. Не потому, что плохо к тебе относится. Просто не знает, что и как. И я не знала. Или мученицей быть почетнее? А что, вдруг свет познаю. Не познаю, потому что жертвенность моя – укор окружающим и моя гордыня. Или я себя за что-то наказываю? Так простилось уже все. Я сегодняшняя не та, что вчера. Двигаемся дальше. Сама себя не можешь простить. Бог простит. А ты последуй его примеру.

– Да и ничего, что у тебя с мужем так. Будешь счастлива своими детьми.

Не дай Бог. Бедные дети. Такая ответственность составить счастье своей матери, у которой свои представления о жизни и о том, как правильно. Мы уже это проходили. Жизни «хорошей девочки» или «хорошего мальчика» не позавидуешь. Тут либо прогибаться, либо бунтовать. Ни то ни другое к радостной и счастливой жизни никакого отношения не имеет. Человек должен пройти то, что ему положено пройти по жизни. Вопрос как. Не будем давить авторитетом, пусть сами чувствуют. Мы, родители, тоже можем чувствовать, когда и как меняются наши дети. Это заложено природой.

Держа на руках мою первую дочь, я подумала: «Какое совершенное создание, и как я его порчу». Не специально, а потому, что так заведено. Не портить, конечно, а так жить, растить, ограничивать… не знаю. Чем больше правил, тем хуже.

Мне кажется, что младенец намного мудрее нас взрослых. Почему я у него не учусь гармонии с миром, доверию и беспричинной радости.

Появление каждого моего ребенка было уникальным. Во время своей первой беременности я уже была отнесена к старородящим, поэтому сознательность моя была на высоте. Меня положили в больницу заранее и у меня было время почувствовать и договориться с ребенком внутри меня о дате рождения. О чем было сообщено медперсоналу. Я только не учла, что будет пересменка.

Текст был примерно такой: «В десять вечера такого-то числа у меня начнутся схваточки и к шести утра я рожу».

20.12.2022

Я боюсь запутаться. Начну все с начала. С того начала, про которое знаю. Начало рода. Дай Бог нам всем терпения, а он с нами, что бы мы об этом не думали.

***

Отец родился в тридцать первом году. Жили в деревне. Мать его была из поместных дворян, отец крестьянин. Говорят, что поженили их, чтобы смешать дворянскую кровь с пролетарской дабы не испытывать гонений. А там уж кто знает. Прожили они вместе до самой дедовой смерти. Вырастили пятерых детей. Было бы больше, но двое умерли в младенчестве. Деда не помню, он ушел из жизни, когда мне было два года. Помню, что все говорили про его рыжие усы. Сам не рыжий, а усы рыжие. Тяжелый подбородок, вытянутое лицо. По фотографии на памятнике не красавец. Бабушка прожила долгую жизнь. Тоже не красавица. Губы постоянно поджаты. Лицо строгое. Не помню ее улыбающейся. Думаю, они оба обещали быть очень красивыми, но жизнь наложила на их лица свой отпечаток. До коллективизации жили неплохо. Оба работящие. Две коровы. Потом одна. Потом ни одной. Бабушка работала в колхозе в поле, хотя одна из всей деревни была грамотной и к ней ходили послушать или написать что-то при необходимости. Дед был бригадиром на хорошем счету. Рождались дети. Перед отцом умерли двое еще в младенчестве. Возможно поэтому, когда он заболел, сильно заболел… Года два ему было… Может чуть больше или чуть меньше. Сейчас уже никого не спросишь. Вызвали врача, тот сказал: «Не жилец». Дед отправился на работу, а бабушка положила на сына иконку Николая Чудотворца и продолжила заниматься хозяйством.

Когда мне это рассказывали, воображение рисовало картины жуткой нищеты, тяжести и мрачности, но было не так. Тяжело было, но дом сиял чистотой. Горки из подушек разного размера под ажурной пелеринкой на кроватях. На полах половики. Бабушка сама их ткала. Станок стоял в центре комнаты. Бабушка содержала дом в порядке будучи и в довольно почтенном возрасте. И иконы в красном углу.

Спустя время зашла она к сыночку, а он с иконкой играет. Выжил.

Дед с работы вернулся: «Ну что, преставился?»

– Выжил.

С тех пор пошел на поправку.

Дети подрастали. Потом еще один ребенок родился. Все бы ничего жить можно. Да тут война. Война.

Отец говорит, что в войну не так голодно было, как сразу после.

Помнит два случая, как сыты были. Один раз нашли дохлую корову в лесу. Ее и ели. Другой раз лошадь ногу сломала, так солдаты ее пристрелили и деревенским отдали. Вот тогда наелись. Отец рассказывает и причмокивает. Ему девяносто с хвостиком, а он до сих пор вкус этой конины чувствует. Вкуснотища.

Так-то ели, что в лесу могли найти. Травы разные. Животное чутье. Бабушка травы лесные всю жизнь сушила. Лекарство от любой болезни. С ребятишками бегали колоски после уборочной собирать. По краю поля. Боялись, конечно. Только есть очень хотелось.

– Найдешь колосок, разотрешь в ладони и в рот. В другое время ходили с матерью сучки рубить. Недалеко от деревни лесосплав был. Так вся ребятня, кто мог – туда. Уж какой-никакой, а паек дадут.

После войны дед сильно сдал. Голод был страшный. Сажать, сеять нечего. Все съедено. Скота тоже нет. Он свою пайку детям отдавал. Сам не ел и молчал. Отец в сорок пятом пошел работать при почте связистом. У него участок был в восемнадцать километров. Вот и ходил по нему в любую погоду. На почте отогревался или отдыхал. Образование четыре класса, что до войны успел, но читать-писать умел хорошо. И хотел вырваться из нищеты. Очень хотел.