Необходимо учесть наличие этого двойного канала власти при анализе всех аспектов геноцида. Вопрос о распространении депортации и избиения на христиан других национальностей и на армян католиков и протестантов, а также документы того времени, содержащие противоречивые приказы по этому поводу, надо рассматривать, принимая во внимание это важное обстоятельство.

Мы только что видели, что Файез эль-Гусейн отдает себе отчет о существовании двойных приказов и непрямых подчинений. В книге он не называет Специальную организацию, но показывает, что знает о ней («было принято секретное постановление о том, что будут сформированы отряды милиции для помощи жандармам в уничтожении армян»), а также говорит о ее устройстве («...и что убийства и разрушения будут иметь место под надзором надежных [федаи] иттихадистов, известных своей жестокостью»). Появляющиеся в книге «иттихадисты» обладают настоящей властью, они навязывают (или пытаются навязать) свои решения и неофициальные, партийные приказы как государственным служащим, так и военным.

Автор пишет, что «иттихадисты» находятся во главе «милис», т. е. особых отрядов Специальной организации, которые он называет просто «бандами» или «бандами отъявленных убийц». И широкое использование терминов «правительство» и «власти», которые автор не различает, объясняется тем, что местные руководители партии и Специальной организации, не являясь официальными представителями государства, имели действительную власть.

Таким образом, отмеченные нами особенности текста Файеза эль-Гусейна делают его труд фундаментальным источником для всестороннего изучения геноцида.

Будучи честным и очень гуманным человеком, Файез эль-Гусейн написал эту книгу, безусловно, руководствуясь нравственным долгом гражданина. Это тот же долг перед историей, которым был движим другой мужественный свидетель тех же событий, немецкий офицер Армин Вегнер, который писал: «Зрелище массовых убийств на фоне бледного горизонта выжженной пустыни невольно породило во мне желание хотя бы отчасти рассказать о том, что меня мучает, рассказать не только моим близким друзьям, но и более широкому, невидимому кругу людей».

Эль-Гусейн тоже свидетельствует для истории: «В скором времени война должна закончиться, и тогда читателям этой книги будет ясно, что все написанное мной — правда, и что здесь говорится лишь о малой части зверств, совершенных турками против несчастного армянского народа». Он чувствует, что это его моральный долг перед армянами, которые стали жертвами геноцида: «Мне пришла в голову мысль опубликовать эту книгу, чтобы послужить правде и народу, угнетаемому турками». То же нравственное чувство движет Вегнером, который в написанной им в конце жизни поэме Der alte Mann («Старик») восклицает: «Моя совесть призывает меня к свидетельству. Я глас изгнанных, вопиющий в пустыне».

Описывая ужасы геноцида, эль-Гусейн всегда подчеркивает мужество тех праведников, которые не были причастны к совершаемому повсюду насилию, проявляли милосердие по отношению к несчастным жертвам или отказывались исполнять приказы по истреблению армян. В своем повествовании эль-Гусейн приводит несколько эпизодов, в которых арабские бедуины и турецкие солдаты проявляют сострадание к армянским сиротам и женщинам.

Армин Вегнер. Турция, 1915 г.

Из протоколов Константинопольских процессов против младотурок 1919-1920 годов мы знаем, что некоторые местные должностные лица, получая приказы об истреблении армян (обычно от местных секретарей партии), отказывались их исполнять. Вследствие этого они уходили в отставку или их увольняло правительство. В телеграмме министра внутренних дел Талаата в префектуру Алеппо от 29 сентября 1915 года читаем: «Предварительно сообщалось, что по приказу Джемирета правительство решило истребить всех живущих в Турции армян. Те, кто не подчинится этому приказу и этому решению, должны быть отстранены от руководства».

Считая, что память праведников, которые одни смогли противостоять насилию, столь же свята, сколь и память жертв насилия, Файез эль-Гусейн рассказывает о двух османских чиновниках, которые предпочли подать в отставку, чтобы не выполнять преступных приказов правительства, и были убиты властями. Один из них был араб по имени Сабет-бек эль-Суэйди; эль-Гусейн горько сожалеет о том, что не смог узнать имени другого, поскольку считает, что память людей, совершивших такие благородные поступки, «следовало бы увековечить в истории». К счастью, нам удалось установить личность этого каймакама: это был албанец, которого звали Хусейн Несими (см. ч. I, 2 прим. 212). Желание почтить память не только непосредственных жертв геноцида, но и тех, кто имел мужество противиться, не поддаваться логике зла и не участвовать в совершаемых злодеяниях, а иногда и помогал преследуемым (защищал, прятал или просто свидетельствовал миру о том, что происходит), лежит в основе создания таких мемориалов, как Йад-Вашем в Иерусалиме и Цицернакаберд в Ереване. Посвященные жертвам двух главных геноцидов XX века, они сохраняют и передают потомкам память и о тех, кто поступил по совести. О них напоминает аллея праведников в мемориале Йад-Вашем, где каждое дерево названо именем одного из таких людей, и стена защитников армян в Цицернакаберде. Ввиду обстоятельств, в которых им пришлось действовать, те, кто поступил по совести, могут действительно считаться «праведниками». «Всегда можно сказать "да" или "нет"», — писала Ханна Арендт. Эти люди перед лицом крайнего зла оказались способны сказать «нет», сохранив собственное достоинство и явив пример высокой человечности.

Рассказы о таких людях ясно показывают высокие моральные устои Файеза эль-Гусейна — простого османского адвоката начала XX века. Его можно считать сторонником института современной демократии «гражданского неповиновения».

И, наконец, в своей книге Файез эль-Гусейн предстает перед нами не только как юрист и гуманист, но и, что немаловажно, как верующий человек: он мусульманин, причем ревностный и образованный в вопросах ислама.

Разоблачая деспотизм Абдул-Гамида и, в особенности, светских младотурок, он подчеркивает, что жестокие действия, совершенные против армян, не обусловлены исламской религией. Он хочет, чтобы об этом знали европейские христиане, о чем он ясно заявляет с самого начала: «В особенности, как я написал в заключении, я хотел защитить исламскую веру от возможных обвинений в фанатизме со стороны европейцев». И, завершая свою работу, он вновь возвращается к этой мысли: «Я придерживаюсь того мнения, что мусульманским нациям сейчас необходимо защитить себя: если европейцы не узнают, что произошло в действительности, они будут рассматривать это деяние как черное пятно на исламе, которое не исчезнет в ходе веков».