— Но это же хаос, Дима! Ничего кроме хаоса. Война всех против всех за свой выбор. Неужели ты не веришь, что может существовать какая-то группа людей, способная все устроить идеальным образом… — Дмитрий Сомов устал от этого разговора. Все получалось не как обычно. Витя сегодня безжалостен. Лупит его и лупит — будто хоккейной клюшкой… Что отвечать ему? Как отвечать? Он чувствовал собственную слабость необыкновенно остро и сопротивлялся из одного упрямства. Уступить значило слишком многое в своей жизни поставить с ног на голову… Или наоборот, вернуть в естественное положение? Нет, невозможно уступить! Так просто взять — и уступить.

Тем временем Виктор вертел головой и ухмылялся. Наконец он ответил с полной уверенностью в голосе:

— Не верю. А глядя на вас тем более не верю.

— По-моему тут не столь уж худо. Немного страшно, но жить можно. Очень даже.

— Ну и живи так.

— Но ведь хаос же, Дима, хаос!

— Да никакой не хаос. По жизни всем как-то удается договориться друг с другом. Худо-бедно, а договариваемся. Жизнь это такая вещь, Дима, что кого хочешь с кем хочешь может научить обитать рядом и не рвать друг другу глотки. Ты посмотри на нас самих, на русских! Мы же при любом режиме умеем устроиться. На Венере у нас анархия полная. На Терре-2 — республика, и там всем заправляют знатные рода, сильные люди. На Земле, на Луне и на Весте — государь Даниил III, всероссийский император и самодержец. Слышишь: самодержец! Неограниченный. На Европе — консулат…

— На какой Европе? Ты уже говорил: «Европа…» Я не понимаю.

— На такой. Спутник у Юпитера есть, Европа называется.

— Прости, это у нас в школе не изучают.

— Ладно. Так вот, они там у себя на Европе отчудили монархию с двумя монархами сразу — военным и гражданским. Или это уже республика?

— Да Разум его знает…

— Короче, посмотри на нас! Дай нам полную волю, и мир будет пестрее пестрого, а в каждом поселке будет своя политическая система.

— А на самом верху — всевселенский самодержец…

— И что? Да хоть бы и так. Мы вечно строим государство, которое потом строит нас. Потом мы разрушаем его и с воплями радости пляшем на руинах. А чуть погодя снова принимаемся все за то же строительство. Менуэт-чечетка-менуэт-чечетка-менуэт… Вот она, русская судьба. И что, плохо? Да нормально.

— Начинаете с неограниченной свободы, а заканчиваете неограниченным деспотизмом.

— И опять забираем от деспотизма волю, и опять ее отдаем… А кто нам помешает? Допустим, захотел кто-нибудь помешать, — от меча и погибнет… И потом, Дима, любишь ты оперировать идеальными состояниями, как какой-нибудь математик. А в природе нет идеальных состояний. Сплошные помеси, примеси, сплошное динамическое равновесие, сплошные компромиссы, сплошные неустойчивые системы. И ничто никогда не доходит до чистой схемы. Славен Господь! Он не допускает такого безобразия…

Дмитрий Сомов склонил голову. Он не чтобы проиграл, он как-то… иссяк, изнемог. Полное опустошение. «Разве можно быть таким настырным и таким жестоким? Как будто избил меня до полусмерти…»

Виктор, сам того не зная, добил его одной фразой:

— А в общем-то ты прав, конечно… — встретив затравленный взгляд собеседника, он пояснил:

— Да конечно человек должен быть бесконечно дорогой штукой! Весь мир построен только для того, чтобы наши души сыграли свою роль как надо. Значит, дороже ничего не придумаешь. Только вот у нас ни рожна не получается — ближних ценить…

14 мая 2125 года.

Астра-4, искусственный спутник Венеры, военная база рейдерной флотилии.

Виктор Сомов, 29 лет, Петр Медынцев, 29 лет.

Дежурными по штабу флотилии, сменяя друг друга через сутки, заступали два офицера-штрафника: террополяк Княжевич и террорусский Сомов. Это был, конечно, непорядок. Виктор не помнил, сколько именно по уставу положено ставить сменных дежурных, но уж точно никак не меньше трех. Кроме того, на флотилии не хватало людей. Семь боеспособных рейдеров, оставшиеся из прежних двадцати, работали на износ. Экипажи несли потери не столько убитыми и покалеченными в боях, сколько больными и свихнувшимися от переутомления. Всех, кто был пригоден к службе на кораблях, отправляли туда безо всякой волынки. Лопеса моментально прибрали на крейсерскую бригаду флота Русской Европы. Семенченко взяли на большой десантно-штурмовой корабль-док «Санкт-Петербург». И только капитан-лейтенант Сомов, наказанный за тонкое отношение к дружеским дракам, и капитан-лейтенант Княжевич, наказанный за попытку свести близкое знакомство с женой командира флотилии, обречены были на вечное дежурство.

«Бентесинко ди Майо» вернулся на базу 20 апреля, а через четверо суток опять ушел в рейд. Минуло три недели. В 0.30 по условному «стандартному» времени Виктор принял дежурство у поляка, и тот напоследок сообщил ему, что «родной» сомовский рейдер стоит в доке; кораблю, по всему видно, на этот раз не повезло. Точнее? Пришел с повреждениями.

Штабное дежурство — вещь хлопотная. Сначала у Сомова просто не было времени, чтобы навести справки. Потом он вызвал борт, но ему никто не ответил. Так бывает лишь в одном случае: когда команда уже покинула корабль ввиду серьезности повреждений, а ремонтники еще не прибыли. Наконец, в обеденное время к нему пришел артиллерийский офицер Медынцев.

Сомов никогда не водил с ним знакомство, но сталкивался с комендором многое множество раз: рейдер не крейсер, народу немного, с каждым хотя бы один раз обязательно столкнешься носом к носу… Но в первый момент Виктор никак не мог понять, что за человек явился по его душу. Медынцеву, надо полагать, недавно заживили шрам на левой щеке — длинный некрасивый шрам от виска до подбородка. Пятно нежной розоватой кожицы на фоне жутковатой белизны… как будто у Медынцева поседело лицо, не волосы, а именно лицо… И смотрел он не прямо на собеседника, а куда-то за спину, отыскивая одному ему известные пятнышки на переборке. Когда Сомов все-таки встретился ним взглядом, артиллерист отвел глаза. У Виктора была ощущение, словно прямо перед ним лениво повернулась скала, и два глубоких провала ушли в сторону…