Крис задумчиво посмотрел на Еву.

— Лучше помолчи, — предложила она. — Я знаю, что ты хочешь сказать.

— Нет, я о другом, — поспешил успокоить её капитан. — Хочешь, когда увидим его в следующий раз, — морду набьём?

Она затряслась от смеха. Как у Криса всё легко. И правда! Чего она переживала столько времени? Могла бы по тому же трапу догнать «своего» эльфа и врезать ему. При всех. Вот это была бы мстя! А она думает, мучается сомнениями…

— Оставь, — легко ответила Ева. — Эррамун — не более, чем военный эпизод. Он не ждал ничего от меня. Я не ждала — от него. Знаем же мы этих эльфов. Знаем, какими они нас видят. Так что надежды они не оставляют… Разве нет?

— Знаем, — сказал Крис, но почему-то задумался так, что даже забыл о сидящей рядом Еве. Задумался так, что лицо почему-то приобрело странное выражение горечи, и Ева, решив, что она тому причиной, весело сказала:

— Зато смотрю — у вас с Марикой дело на лад идёт? Надеюсь, она-то не против быть с тобой? На свадьбу позовёшь?

— Куда я денусь, — пробормотал он со вздохом, а потом осмотрелся так, словно забыл, где оставил Марику. И улыбнулся, едва его взгляд замер на подруге.

«Но нельзя рябине к дубу перебраться!..» — слаженно выводили надрывно звенящие женские голоса, доносившиеся из избы, благо оба окна во двор были распахнуты.

Ева сидела на верхней ступеньке старенького крылечка и с улыбкой прислушивалась к хору, за сильным женским многоголосьем которого мощными низами гудела единственная пара мужских.

День рождения тёть Зои, младшей сестры отчима, в разгаре. Ева обожала это действо, на которое приезжала каждый год, в конце весны. Если могла и если время было. А в этот раз она вообще решилась использовать отпуск на отдых в деревне, поскольку изба большая — так что и хозяйка была рада желанной гостье, и в доме спальное место всегда находилось.

Май. На улице жарища. Солнце бушует так, что женщины всё больше в платьях и в сарафанах, а мужчины, народ более суровый, поголовно в футболках и в джинсах… Ева, сидя в тени крыши, слушала самозабвенное пение, изредка затихавшее, чтобы взорваться общим хохотом (дядя Ваня, небось, опять случай из жизни рассказывает) или новым тостом, а потом кто-то из женщин вновь начинать выводить песню, а остальные легко вступали… Здесь, на крыльце, уютно. Напротив, в углу, образованном стыком дворового и уличного заборов, нежно зеленел тополь. Сколько Ева помнила, этот тополь постоянно рос в углу сада. Впрочем, листочки сейчас ещё клейкие, а потому зелень играет отражённым золотом солнца. На улице же, параллельно уличному забору, высятся берёзы. Ева в детстве обожала ходить среди них. Особенно нравилось в вечерних сумерках, когда от бело-чёрных стволов рябило в глазах и постоянно мерещилось нечто…

Песни сегодня все, как сговорившись, пели какие-то… как будто о ней самой. Понимала, что совпадение, что эти песни слышала и ранее, но… Раздражённо морщилась и старалась думать о другом, не слишком грустном, а потом пригревшись на солнце, только бездумно жмурилась.

…Куры, мирно гулявшие по двору, вдруг всполошились и с кудахтаньем и хлопаньем крыльев удрали в разные стороны. Распахнулись ворота во двор. Ева усмехнулась: городские-то гости в конце праздника уехали, забрав своих детишек, а здешние — дети и внуки тётиных гостей-соседей, всё ещё играют рядом с избой, время от времени забегая в дом и стаскивая со стола то кусок пирога, то конфеты.

Небось, опять побегут в избу. Но нет.

— Тётя Ева! Пошли на великах кататься! — закричала русоголовая девчонка, ворвавшаяся во двор впереди целой ватаги детей. Её косички, слишком плотно заплетённые, воинственно торчали, а сама она то и дело утирала пот с лица, втащив через доску, уложенную под воротами, велосипед. Остальные велики во двор предусмотрительно втаскивать не стали.

— У моего шина дырявая! — отозвалась Ева.

— А ты к Борьке садись! У него «десна» — она крепкая, довезёт до речки!

— Вы ещё и на речку собрались? — поразилась она, вставая и спускаясь к ним.

— А чё нет? — в свою очередь удивилась девчонка. — Там все тропки высохли — гоняй хоть сколько!

Не успела ответить, как с улицы завопили:

— Тёть Ева! Там дядь Миша идёт! На верхней улице!

— Ну и пусть себе идёт! Чё орёте-то? — недовольно спросила она, с неохотой приближаясь к воротам.

— Да он уже поддатый! — захихикали на улице. — Ме-едленно идёт, оглядывается! Потерялся, наверное!

— Это какой там вам дядь Миша ещё?! — возмутился вышеназванный, высовываясь из окна во двор. За его спиной петь прекратили и засмеялись. — Вы, неслухи! Долго ль ещё долдонить будете?! Перепутали, с кем незнамо! Евка! Встреть там кого ни есть!

— А мы думали!.. — разочарованно сказали в ребячьей ватаге.

Выйдя на улицу, Ева улыбнулась — в избе кто-то из баб затянул:

— Вышла-то девица да с крыльца кленового, выплыла утицей в ворота сосновые! А навстречу селезнем молодец идёт! Ой, навстречу ей идёт, сладки речи-то ведёт!