Очарование пропало, я обняла себя за плечи, тряхнула головой, приходя в себя, потом нашарила среди камней оброненный кинжал и начала торопливо спускаться, чтобы вплавь добраться до потайного хода в замок.

Уже ныряя в грот, я совсем некстати подумала, что король предлагал мне всё, кроме золота. Наверное, приберёг золото для себя, мерзкий развратник.

Наутро Хильдика еле добудилась меня, так крепко я спала. Телесная усталость от плаванья и борьбы, а ещё больше – усталость души от вчерашнего напряжения, усыпили меня, как заклинанием.

Я едва смогла открыть глаза, зевала, пока сидела в ванне, и сонно смотрела в зеркало, пока подруга меня причёсывала.

– А это что? – вдруг спросила Хильдика, приподнимая мои волосы. – Что за ужасный синяк! Ты подралась вчера с кем-то?

Сон с меня тут же слетел, и я взяла маленькое зеркало, чтобы посмотреть на себя сзади.

Спать сразу расхотелось, и томная усталость пропала – как рукой сняло. Я стиснула зубы, мысленно недобрым словом вспоминая короля Рихарда.

Принцесса Хильдерика понятия не имела, как выглядит засос, и по своей наивности приняла его за синяк.

– Надо позвать врача, – заволновалась она. – Я скажу слугам…

– Не надо, – остановила я её немного резче, чем хотелось. – Незачем тут врач. Видимо, ударилась вчера, когда плавала, только и всего. Шея совсем не болит. Ты бы не сказала, я бы и не заметила.

– Уверена? – она смотрела на меня, и глаза были – два омута беспокойства.

Я опять подумала, что ей надо бы заботиться о мужчине. О надёжном, любящем, верном мужчине. Но где найти такого? Остались ли они на этом свете?

– Уверена, – я решительно встала и надела берет, к которому уже были прикреплены новые петушиные перья – алые, с черными вкраплениями.

Засос стал последней каплей в истории со сватовством короля драконов. Я угрюмо поправляла берет, глядя на себя в зеркало и не видя отражения. Только сейчас, когда опасность была позади, на меня нахлынули злость, досада и… стыд. Мне было стыдно, что я выбралась из вчерашней передряги только лишь благодаря драконьей милости. Я думала о себе, что справлюсь с драконом в любом обличии, махала ковшиками, дерзила, и считала, что дракон присмирел, потому что я поставила его на место, а оказалось, что он всего лишь снисходительно посматривал на выходки юного принца-сопляка, который хорохорился, как петушок перед орлом.

Я сняла берет и оторвала петушиные перья, сжав их в кулаке до хруста.

– Анча! Что ты делаешь?! – Хильдика огорченно ахнула. – Я так долго их пришивала…

– Прости, – тут я немного пришла в себя, и мне стало стыдно уже по другой причине. – Прости сердечно. Задумалась, рассердилась – и сама не заметила, что сделала.

– Задумалась о драконах? – Хильдика опустила ресницы и забрала у меня перья.

Покрутила их в руке, вздохнула и выбросила за окно, проследив их полёт.

– О них, гадах ползучих, – сказала я сквозь зубы.

– А ведь я говорила тебе, чтобы не болтала невесть что, – сказала Хильдика тихо, но упрямо. – Кого зовёшь – тот и придёт. Вот ты и накликала беду. И как теперь избавиться от этих чудовищ?

– Так уж и чудовищ, – скривилась я, продолжая по привычке храбриться.

Всё во мне противилось, чтобы признать силу и мощь драконов. И я уже придумывала причины, почему проиграла вчера… Вернее, могла бы проиграть, если бы Рихарду так захотелось.

– А кто?! – Хильдика порывисто обернулась ко мне – только звякнули золотые подвески. – При одном взгляде на него пробирает дрожь! Хочется упасть и… и умереть прямо на месте, – она даже побледнела, замерев с остановившимся взглядом, и явно переживая события на вчерашнем пиру.

Что бы с ней случилось, столкнись она лицом к лицу с Рихардом? Ночью, в открытом море. Причем, когда он голый и со своей дубинкой наперевес.

Я злилась всё больше, потому что в словах Хильдики была правда, которую я не хотела признавать. Да, вчера я перепугалась, как трусливая вилланка. Но это лишь потому, что дракон застал меня врасплох, и превращался в дракона, когда ему хотелось. Встреться мы с ним в настоящем бою…

– Ты идёшь? – окликнула меня Хильдерика. – Сегодня принц Альбиокко завтракает с отцом. Ведь сегодня день поминовения.

– Помню, – проворчала я, поднимая руки, чтобы подруга затянула на моей талии алый кушак.

День поминовения устраивался каждый месяц, пятого числа. Мы с отцом проводили его по давно заведённому ритуалу – завтракали на террасе, отослав слуг. Вспоминали маму и давно почивших предков, и смотрели на море. Когда в Солерно ещё жили язычники, они верили, что души усопших превращаются в чаек. Поэтому в день поминовения принято подкармливать этих птиц. О покойном брате я не могла говорить, но никто не мог помещать мне думать о нём, когда мы с отцом бросали крошки прожорливым, галдящим птицам.