И открыл дракончик испуганно глаза,

А над ним рассвет и солнце в небесах.

Мама с папой рядом, обняли его,

Закрыли словно горы, чтобы никого

Не пустить к дракончику, чтобы защитить,

Чтобы очень-очень, отчаянно любить.

И вздохнул дракончик, мигом понял он,

Семья не исчезала, это был лишь сон.

И тогда дракончик потянулся к ним:

«Не хочу без вас жить! Не хочу чужим

Быть для вас, как раньше! Ссоры не хочу!

И без вас я больше никуда не полечу!»

Улыбнулась мама, зарычал отец:

«Ты наш ненаглядный, солнышко, птенец!

Как же ты для нас можешь быть чужим?

Ну а ссора наша развеется как дым.

Мы всегда с тобою, любим мы тебя,

Дорогой ребенок, милое дитя».

Обхватил дракончик лапками двоих,

Самых-самых добрых, самых дорогих.

Понял он, что ссоры надо забывать,

Ну а самых близких надо обнимать.

Я замолчала, и Риа тоже перестала всхлипывать. Она все еще жалась ко мне, обнимая так, словно боялась, что я ее оттолкну, но чувства уже сменились. Детское отчаяние — спокойствием, понемногу укутывающим ее как покрывало в моих объятиях. Она несколько раз глубоко вздохнула и всхлипнула:

— Ты на меня совсем не сердишься, мам? На меня? А на Роа?

— На тебя нет, — я поцеловала дочь в макушку. — На Роа да. Но не потому, что вы убежали, а потому, что он некрасиво себя повел с Ларом.

— Да ладно, мам. — Лар подошел к нам и прижался ко мне и к сестре. — Я не обижаюсь.

Даже не сомневаюсь. Не представляю, что нужно сделать Лару, чтобы он обиделся. С того самого момента нашей ссоры, когда Бен поговорил с ним много лет назад, ничего такого больше не было. Они иногда дрались с Роа, но дрались преимущественно как дерутся дети, без каких-то долгих серьезных обид, скорее, чтобы побеситься. По крайней мере, я так думала, но что это было со стороны Роа? Когда мой младший сын стал таким жестоким? Да, ему очень больно, но это не повод делать больно другим.

— За некоторые вещи стоит просить прощения.

— Необязательно. Главное, что они вернулись, и с ними все хорошо.

Лар забрался с ногами на постель, к нам подтянулась Дрим.

Риа протянула брату руку и сказала:

— Ты наш, Лар. Самый-самый любимый.

Он улыбнулся:

— Я знаю.

Я глубоко вздохнула, отпуская свое напряжение и напряжение дочери. В том, что идея сбежать принадлежала Роа, я даже не сомневалась. Но то, что он рисковал сестрой, то, что он вытащил ее в незнакомом городе на оживленные улицы — это вообще не вязалось с образом моего сына. Вспыльчивый — да, но не злой. Избалованный — пожалуй, но никогда раньше он не делал того, что могло причинить вред сестре.

— Мам, а папа скоро вернется? — спросил Лар, потянувшись к Чешуйке. Дрим мотнула головой, когда пятерня моего сына неаккуратно влезла в раскрывшуюся на макушке шерсть, а потом мягко боднула, подбросив его руку. Лар рассмеялся, и я посмотрела на него. Потом на Риа.

— Вас можно оставить вдвоем?

— Да!

— Да! — хором сказали мои дети.

— Давай я тебя с Чешуйкой познакомлю, — предложил Лар, когда я поднялась.

Риа удивленно посмотрела на него:

— Она тебе нравится?

— Она чудесная! Мы с ней были знакомы еще много-много лет назад, когда мама и папа хорошо дружили.

— Они дружили? — мигом заинтересовалась Риа.

— Да. Очень. А я дружил с ними и с Чешуйкой.

— И что произошло потом?

Лар вздохнул, за него ответила я:

— Потом я решила уехать. Сейчас я понимаю, что не имела права так поступать, не имела права решать за всех нас, и теперь нам всем, и вам, приходится нелегко. Но я готова сделать все, чтобы это исправить. Вопрос в том, готовы ли вы. Хотите ли этого вы?

— Я хочу, — Риа закусила губу. — Я больше не буду сбегать, мам, правда. И Роа остановлю, если он захочет.

Я улыбнулась и направилась в ванную, на ходу уловив, как Риа впервые тянется к виари, и как настороженно, с опаской после такого первого холодного приема, та наблюдает за ней. Но вот уже моя дочь коснулась ладошкой носа, погладила его осторожно.

— Ты милая, — был вынесен вердикт. — Я думала, что она его, поэтому не хотела с ней играть. А она, оказывается, больше твоя, чем его.

— Она своя собственная, — сказал Лар, и это было последнее, что я услышала перед тем, как закрыть дверь.

Младший сын сидел на краю ванной с таким угрюмым выражением лица, что сразу становилось понятно: простым этот разговор не будет.

— В чем дело? — спрашиваю прямо. — Что такого случилось, что ты, не глядя, решил рискнуть жизнью сестры, утащив ее в незнакомый город? Я считала, что для тебя важна Риа. Важна наша семья.

— Наша семья в Аронгаре! — выдает он, а я складываю руки на груди. Ничего с собой не могу поделать, у меня все еще ощущение, что на меня глазами этого ребенка смотрит Вайдхэн, хотя Вайдхэн сейчас в пустошах, и никаких новостей о нем нет. С тех пор как он исчез с радаров, я просила известить меня о любом появлении, где бы я ни была, что бы я ни делала, но все молчат. А это значит, что новостей нет, и, возможно, очень хорошо, что я сейчас разбираюсь с детьми, потому что это помогает не думать о нем. По крайней мере, пока.