— Все! Понимаю! Все! Дай я тебе помогу, — Портнова загорелась. — Приберу комнату, кругом такой кавардак, неудобно даже. А ты займись собой. Через полчаса я исчезну, засекай время, растворюсь, как с белых яблонь дым. Всё, всё! Начинаю. — И, не дождавшись согласия, Портнова поспешила в коридор за всем необходимым для быстрой уборки. Она знала эту квартиру, как свою. Нередко заходила просто так, послушать пластинки. Больше всего их объединяла музыка, в которой Портнова знала толк… Долгие годы Портнова работала у Шереметьевой, в отделе использования, потом, соблазненная более высокой зарплатой, ушла к Тимофеевой, в отдел хранения, как-никак пятнадцать рублей в месяц не пустяк.

— Хорошо, что я нагрянула, да? — Портнова воротилась в комнату со щеткой и тряпкой. — Хорошо, верно? А что ты наденешь? Серый костюм? Он тебе идет… Слушай, а кто он такой?

— В архив приехал, к нам. Из Швеции, — без особой охоты ответила Чемоданова.

— Хорошо вам, в читальном зале, людей видите, — помедлив, ответила Портнова. — А мы… глядеть друг на друга уже не можем… Слышала, какую свару Женька Колесников затеял? Против самой Софочки пошел. И нас к директору тягали, на допрос. Тип какой-то приехал из Москвы, все дознавался — что и как… Весело.

Чемоданова молча достала из ящика немудреную косметику, решая, с чего начать. Она редко пользовалась косметикой. И дорого, и ни к чему при такой коже, как у нее. Может быть, тон наложить, и то чуть-чуть.

— А где Вовка? — спросила она.

— Черт его знает, — Портнова приступила к уборке. — Сидит у кого-нибудь. Слава богу, не вертится под ногами… Надо успеть к приходу твоего гостя.

Но Портнова не успела. Раздался дверной звонок. Ровно три коротких, каких-то мужских сигнала.

Янссон сидел на табурете, прямой и строгий. Темно-синие брюки в цвет голубоватого капитанского пиджака были немного забраны на коленях, показывая серые в искорку носки. Яркий галстук подпирал суровый кадык.

«Индюк, хотя бы улыбнулся ребенку», — думала Портнова, пытаясь просунуть в рукава Вовкины руки.

Вовка вырывался и вопил. Ему не хотелось уходить, здесь все водили его из комнаты в комнату, угощали всякой вкуснятиной, даже этот хмырь, Сидоров, налил стакан молока с сухариком. А что дома? Четыре стены и несколько ломаных игрушек.

— Не хочу домой! — визжал Вовка, брыкаясь.

Каждый раз, оказываясь лицом к Янссону, Портнова улыбалась, как бы извиняясь за поведение сына.

— Другие мальчики ведут себя в гостях тихо, а ты?

— Другие мальчики ослы! — вопил Вовка.

— Ну что ты такое говоришь? Стыдно перед чужим дядей.

Вовка на мгновение стих, посмотрел на Янссона и сообщил:

— Этот дядька похож на попугая.

— Вот те на! — растерялась Портнова. — Такой хороший дядя…

— Еще он похож на другого попугая, который больше первого, он сидит в клетке у заведующей, — захлебнулся Вовка, продолжая деловито рассматривать Янссона.

Тут, неожиданно для Вовки и его мамы, узкое лицо Янссона стало еще уже, губы свернулись трубочкой, а глаза окосели, сойдясь на переносице круглыми зрачками, нос заострился и потянул за собой смешную голову вперед, вытягивая шею из воротничка.

Вовка притих. Потом засмеялся. И, оглянувшись на мать, указал пальцем на забавного дядьку. И Портнова засмеялась.

В следующее мгновение Янссон распустил губы; чуть ли не до ушей, как-то в стороны разогнал зрачки и тыльной стороной ладони поддел нос кверху. Новая маска в контрасте с первой смотрелась куда уморительней.

— Еще! — приказал Вовка.

— Хватит! — обронил Янссон. — Для такого маленького крикуна и того много.

Тон, каким Янссон отказался демонстрировать рожи, озадачил малыша. Потом он запрокинул голову и захохотал, пытаясь что-то изобразить своей круглой веснушчатой мордочкой, под челкой волосиков цвета спелой ржи.

Янссон взял принесенную плоскую сумку, извлек желтую конфету размером с сигаретный коробок и протянул Вовке.

— Будешь слушать маму? — спросил Янссон.

— Нет, — честно ответил Вовка.

— Тогда не дам, — тем же тоном отрезал Янссон.

— Буду! — пообещал Вовка.

Он взял конфету и как завороженный принялся разглядывать картинку с изображением Деда Мороза, покорно продевая руки в пальтишко.

Одарив на прощание Янссона благодарной улыбкой, Портнова потянула сына в коридор. И столкнулась с Чемодановой, та спешила в комнату, юная, свежая, в сером шерстяном костюмчике, подаренном каким-то обожателем…

— Уходишь?

— Если желаешь, я останусь, — съязвила Портнова.