— Как фамилия этой девушки, вашей практикантки? — нервно произнес Мирошук навстречу Тимофеевой.

— Ну, фамилию ее я вам, положим, не скажу, — буркнула Тимофеева, взбираясь на возвышение в конце зала. — Еще устроите ей какую-нибудь пакость.

Мирошук кисло улыбнулся, желая представить слова Тимофеевой как своеобразную шутку. Но это ему не удалось, и он нахмурился. Он решил, что Тимофееву сегодня не понесет на трибуну, — и на тебе, полезла, стерва языкастая.

— Шли бы вы на место, Евгений Федорович, — Тимофеева встала рядом с Колесниковым. — Не проросли же вы здесь.

— Может быть, Евгений Федорович еще не все сказал? — сухо вставил Мирошук.

— Из ваших наставлений? Все сказал, все. Верно? Вы все сказали, Колесников? — она смотрела снизу вверх, задрав голову. — У меня разговор поважнее вашей болтовни.

Колесников покорно отодвинулся, постоял и спустился в зал. Его взгляд скользил вдоль стены. Нины Чемодановой на месте не было. Он приостановился и внимательно посмотрел. Никакого сомнения, стена у радиатора оголилась… Приметив случайно пустующий стул, Колесников сел в своей привычной позе, ссутулив плечи и приспустив между коленями длинные руки. А может быть, Нина сидит поблизости, не могла же она уйти? Он поднял голову, огляделся. Кругом чужие лица, из знакомых, пожалуй, только Толя Брусницын, что сидел у самого прохода. «Откуда эти люди?» — вяло подумал Колесников и тут же услышал голос Тимофеевой.

— Жареным запахло, вот и набежали. А вовсе не из-за меня да Брусницына. С нами как-нибудь разберемся… Хочется им поглазеть, как сшибают с ног Илью Борисовича.

Тени закатного неба падали из потолочного стеклянного фонаря на круглое лицо Тимофеевой, придавая видимость прекрасного здоровья.

— Софья! — громогласно бросил с места Гальперин. — Что ты задираешься?!

— Софья Кондратьевна, мы еще коснемся этого вопроса, — рассерженно подхватил Мирошук. — Вы торопитесь.

Тимофеева повела рукой, словно их обоих повязала одним движением, сидите, мол, буду еще у вас спрашивать, что мне говорить… Со стороны это выглядело пренебрежительно, особенно для тех, кто мало знал Тимофееву. В зале послышалось возмущение…

— Дайте слово Гальперину! — выкрикнул кто-то. — Без адвокатов обойдемся.

Это разозлило Тимофееву. Она тряхнула боевым помпоном и крикнула, переходя на визг:

— А я попрошу! Я попрошу покинуть помещение всех, кто не имеет отношения к нашему учреждению!

В воздухе смешались аплодисменты, хохот, возгласы и даже свист.

В этом шуме особенно благостно выделялся островок, где в основном сгруппировались сотрудники отдела исследования, вместе с Шереметьевой. А сама Анастасия Алексеевна вскинула сверх руку, словно прилежная ученица.

— Хотите что-то сказать, Анастасия Алексеевна? — спросил Мирошук.

Все обернулись к Шереметьевой.

— К сожалению, это вновь касается Колесникова, — Шереметьева не успела договорить, как весь зал взбунтовался.

— Хватит с Колесниковым. Надоело, сколько можно?! В рабочем порядке.

— Но товарищи, — растерялась Шереметьева. — Нарушение должностной инструкции…

— Хватит! — кричали из зала. — Повесить Колесникова, к чертовой матери! И все тут… Вернемся к Гальперину.

Анастасия Алексеевна Шереметьева относилась к людям с несколько притуплённым чувством юмора, и вследствие этого ее переход от благостности к воспаленной ярости был весьма скор. И неуправляем. В этом она мало чем отличалась от Тимофеевой… Казалось, синий креп платья с трудом сдерживает мощную грудь Анастасии Алексеевны. А в гневе она была особенно хороша: зеленые глаза, короткий вздернутый носик с резкими дугами. Даже литой армейский затылок принимал изящный кувшинный изгиб.

Шереметьева села.

Мирошук воспользовался замешательством. Коротко перекинувшись словами с Шелкопрядовым, он поднялся.

— Товарищи. На повестке дня собрания стоит информация инспектора Главного управления. Вопросы важные, касаются ряда вопросов… Минуточку, товарищи! — Мирошук повысил голос, чтобы перекрыть нарастающий недовольный шум. — Но мы посоветовались и решили ознакомить собрание с делом, которое нам преподнес уважаемый заместитель по научной работе Илья Борисович Гальперин… А потом вернемся к текущим делам.

— Правильно, правильно! — одобрил зал, заглушая голос Мирошука.

Тот недовольно покрутил головой, пожал плечами и взял со стола бумагу.

— Я вот и хочу перейти к этому так называемому делу! — воскликнула Тимофеева. — Происходит странная история. Кавалер двух орденов Славы, с осколком в легких, понимаете…

— Нет уж, позвольте мне сказать, — перебил ее Мирошук. — А с вами, Софья Кондратьевна, мы поговорим на парткоме. Это политическая диверсия, понимаете…

Между Тимофеевой и Мирошуком возникла перепалка. Короткая, но бурная. Перепалка могла бы и продолжиться, если бы на возвышение, тяжело ступая, не поднялся бы Гальперин. Он трудно дышал, и было видно, как темнеют мешки под глазами на мучнистом лице. Тесный пиджак, казалось, стал еще теснее, стягивая плечи и словно выдавливая вперед просторный живот.