Отношения с мужем, Даниэлем Баренбоймом, определяли жизнь Жаклин на последнем этапе — до того, как рассеянный склероз лишил ее возможности играть на виолончели. Очаровательный, хорошо воспитанный аргентинский еврей-космополит, выросший в Израиле, Баренбойм в свои двадцать с небольшим уже был сверхновой звездой в международной музыкальной галактике. Он был востребованным концертным пианистом и камерным музыкантом, а также делал себе имя на дирижерском поприще. Когда дю Пре и Баренбойм встретились, с первых же секунд их музыкальный диалог был наэлектризованным, страстным, даже мистичным. Любовные отношения и брак были неизбежны. Их роман казался сказочным, они стали главной гламурной парой мира классической музыки.

К сожалению, в браке Жаклин могла быть собой не в большей степени, чем в своей родной семье. Знакомые скоро заметили, что в ее речи появился едва уловимый среднеатлантический акцент. Это неосознанное подражание манере мужа говорить было сигналом о слиянии ее идентичности с идентичностью другой, доминирующей, личности. Хилари пишет, что Джеки снова стала подстраиваться под потребности и ожидания другого человека: «Огромные просторы ее личности не имели шанса быть выраженными нигде, кроме музыки. Она должна была быть той Джеки, которой требовали обстоятельства».

Когда еще не диагностированное прогрессирующее неврологическое заболевание стало вызывать у нее такие серьезные симптомы, как слабость и потеря сознания, она пошла привычным путем замалчивания. Вместо того чтобы пожаловаться мужу, она скрывала свои проблемы, притворяясь, что ее слабость вызвана другими причинами.

«Я лишь могу сказать, что не чувствую в этом стресса, — однажды сказала Джеки, когда в самом начале ее замужества Хилари спросила ее, как она справляется с напряжением из-за совмещения личных и профессиональных отношений с мужем. — Я очень счастливый человек. Я люблю мою музыку и моего мужа, и у меня достаточно времени для того и другого». Вскоре после этого она бросила мужа и карьеру. Ей стало казаться, что муж стоит между ней и ее подлинным «я». Она ненадолго ушла от мужа, изживая свое горе через сексуальную связь с деверем, — еще один пример размытых границ ее личности. Пребывая в глубокой депрессии, какое-то время она не хотела прикасаться к виолончели. Вскоре после возвращения Жаклин к мужу и музыке ей поставили диагноз «рассеянный склероз».

Голос виолончели оставался единственным голосом Жаклин дю Пре. Хилари называла его спасением для сестры. Это было не так. Публика была счастлива, Джеки — нет. Зрители обожали ее страстную игру, но никто из действительно важных для Джеки людей никогда по-настоящему не слышал ее. Публика рыдала, критики пели ей дифирамбы, но ни один человек ее не слышал. К сожалению, она сама была глуха к своему подлинному «я». Художественное самовыражение — это лишь форма проигрывания эмоций, но не способ их проработки.

После смерти сестры Хилари слушала запись Би-би-си концерта Элгара 1973 года, дирижировал Зубин Мета. Это было последнее публичное выступление Джеки в Британии. «Пара секунд настройки, короткая пауза, и она вступила. Я внезапно подскочила. Она замедляла темп. После еще нескольких тактов это стало очевидным. Я точно знала, что происходит. Джеки, как и всегда, говорила через виолончель. Я услышала, что она хотела сказать… Я почти видела слезы на ее лице. Она прощалась с собой, исполняла реквием по самой себе».

«Между живой материей и ее неодушевленным окружением, между одним живым существом и другим идет постоянный взаимный обмен — с того самого момента, как в доисторическом океане зародилась жизнь», — написал Ганс Селье в книге «Стресс жизни»1. Взаимодействие с другими людьми — в частности, эмоциональное взаимодействие — влияет на наше биологическое функционирование тысячей неуловимых способов в каждый момент жизни. Это важные факторы, определяющие наше здоровье, как мы увидим дальше. Понимание тонкого баланса во взаимосвязи психологической динамики, эмоционального окружения и физиологии играет ключевую роль в нашем благополучии. «Это может показаться странным, — пишет Селье. — Вы можете думать, что между поведением наших клеток, скажем, при воспалении и нашими повседневными действиями нет никакой мыслимой связи. Я не согласен»2.

Несмотря на шесть десятилетий научных исследований, прошедших после революционной работы Селье, психологическое воздействие эмоций до сих пор не получило особого признания. Медицинский подход к здоровью и болезни по-прежнему предполагает, что тело и сознание независимы друг от друга и от условий, в которых они существуют. К этому заблуждению добавляется и то, как узко и упрощенно понимается стресс.

Медицина обычно рассматривает причины стресса как чрезвычайно неприятные, но изолированные события, такие, например, как внезапная потеря работы, развод или смерть близкого человека. Эти серьезные события — потенциальные источники стресса для многих людей, но в человеческой жизни существует также хронический ежедневный стресс, менее явный и вызывающий более тяжелые биологические последствия в долгосрочной перспективе. Внутренний стресс делает свое дело, не вызывая ощущения, что с вами происходит что-то ненормальное.

У тех, кто с раннего детства привык к высокому уровню внутреннего стресса, его отсутствие рождает смутное беспокойство, скуку и ощущение бессмысленности жизни. Как заметил Ганс Селье, у людей может возникать зависимость от своих собственных гормонов стресса — адреналина и кортизола. Такие люди ищут стресс и стараются избегать его отсутствия.

Когда люди говорят, что у них стресс, обычно они имеют в виду нервное возбуждение, которое испытывают при чрезмерных требованиях — чаще всего в сфере работы, семейной жизни, взаимоотношений, финансов или здоровья. Но ощущение нервного напряжения не является определением стресса, и, строго говоря, оно не всегда возникает у людей, находящихся в стрессе. Стресс, как мы далее его определим, — это не субъективное ощущение. Это измеримый набор объективных физиологических событий в теле, в том числе в мозге, гормональной и иммунной системах и многих других органах. Как люди, так и животные могут испытывать стресс, не осознавая его присутствия.