«Мы все говорим об этом пятилетнем рубеже, но я пережила его. После моей овариэктомии прошло примерно пять с половиной лет, а моему сыну было четыре, когда у меня появились, как мне казалось, весьма безобидные симптомы: я уставала, немного похудела — всего на пару килограммов, ничего особенного. У меня был младенец, карьера и множество домашних хлопот. Заболела нижняя часть спины, но я подумала, что просто перенапряглась в попытках надеть на ребенка зимний комбинезон.

Когда в 1996 году у меня снова обнаружили рак и он стал давать метастазы, мы были раздавлены горем. Врачи говорили о вероятном распространении рака на другой яичник, матку и другие участки брюшной полости».

«Учитывая ваш прошлый опыт рака яичников, почему эти симптомы не встревожили вас раньше? Что бы вы посоветовали своей подруге с аналогичным опытом и такими же симптомами?»

«Что ж, когда дело доходит до моих друзей, — например, если у кого-то из них вросший ноготь, — то я отправляю их к врачу».

«Именно эта разница в том, как вы относитесь к себе и к окружающим, стала одной из подсказок, что вы мне дали. Она говорит о том, что не все в вашей жизни происходило так, как вы себе представляете. Еще один намек на это: вы говорили, описывая ваши отношения: „Я думаю, мне очень повезло“. Я думаю — это показатель, который, на мой взгляд, отражает неопределенность; это говорит о внутреннем конфликте. Возможно, то, что вы думаете, противоречит тому, что вы чувствуете; в противном случае вы просто заявили бы, что чувствуете себя счастливой.

Я также заметил, что вы улыбаетесь, когда говорите о своей боли и мучениях, будто пытаетесь смягчить воздействие своих слов. Каким образом и зачем вы научились это делать? Я постоянно наблюдаю защитную реакцию в форме улыбки, когда люди говорят о физической боли, мучительных событиях, инцидентах или мыслях. Когда ребенок появляется на свет, он не способен скрывать свои чувства. Если он чувствует дискомфорт или чем-то расстроен, то будет плакать, показывать грусть и гнев. Что бы мы ни делали в попытке скрыть боль или грусть, это условный рефлекс. Возможно, в некоторых обстоятельствах скрывать негативные эмоции имеет смысл, но слишком многие из нас делают это постоянно, автоматически. Каким-то образом люди учатся — некоторые больше других — неосознанно заботиться об эмоциональных потребностях окружающих и не удовлетворять собственные потребности. Они прячут свои боль и грусть даже от самих себя».

Дарлин задумчиво слушала. Она не выразила согласия, но и не возражала.

«Это интересная точка зрения. Вам обязательно нужно поднять эту тему в группе поддержки больных раком яичников, в которую я хожу. Не знаю, как ответить на это прямо сейчас, и не думаю, что вам требуется незамедлительный ответ. Это интуитивно понятно и наводит на размышления. Благодарю вас».

Смелость мыслить негативно позволяет нам увидеть себя такими, какие мы есть на самом деле. В копинг-стратегиях людей с различными болезнями, которые мы рассмотрели, наблюдается удивительная последовательность: подавление гнева, отрицание уязвимости, «компенсаторная гипернезависимость». Никто не выбирает данные черты намеренно и не развивает их сознательно. Негативное мышление помогает нам понять, в каких условиях жизни мы росли и каким образом наше восприятие окружающего мира сформировало эти личностные особенности. Эмоционально истощающие отношения в семье определяются как фактор риска практически при всех видах серьезных заболеваний: от дегенеративных неврологических заболеваний до онкологии и аутоиммунных расстройств. Цель заключается не в том, чтобы обвинять родителей, предыдущие поколения или супругов, а в том, чтобы помочь отказаться от убеждений, которые опасны для нашего здоровья.

Чтобы обрести «силу негативного мышления», необходимо снять розовые очки. Самое важное — не винить окружающих, а взять на себя ответственность за свои взаимоотношения с миром.

Важно предлагать людям, которым недавно поставили диагноз, начать анализировать взаимоотношения с окружающими, чтобы понять свою болезнь. Людям, не привыкшим выражать чувства и не склонным признавать собственные эмоциональные потребности, чрезвычайно трудно найти в себе силы и слова, чтобы уверенно сообщить об этом своим близким. Все еще усложняется, когда они становятся более уязвимыми и зависимыми, как никогда раньше, от поддержки окружающих.

На этот сложный вопрос нет простого ответа, но если не найти решения, то такое состояние останется постоянным источником стресса, который, в свою очередь, будет еще больше вредить организму. Независимо от того, как пациент пытается себе помочь, психологический груз, который он несет, не станет легче без ясного анализа самых значимых отношений в его жизни.

Как мы видим, фактор стресса — это не ожидания и намерения других людей, а то, как мы их воспринимаем. У Джин, которая болеет рассеянным склерозом, появляется обострение заболевания из-за беспокойства о раке простаты ее мужа и взятия на себя ответственности за то, чтобы он получил надлежащую медицинскую помощь. Эд злится из-за того, что Джин его «контролирует», но не может рассказать ей о своих чувствах. Убежденность Джин в том, что она обязана нести ответственность за Эда, и убежденность Эда в том, что она должна за ним присматривать, — это установки, основанные на моделях взаимоотношений, которые сформировались у каждого из них в раннем детстве.

«Большая часть наших разногласий и разочарований проистекает из навязчивой потребности играть роль того, кем мы на самом деле не являемся», — писал Ганс Селье. Сила негативного мышления требует силы духа, чтобы признать, что мы не настолько сильны, как нам хотелось бы верить. Наше представление о себе как о неизменно сильном человеке было создано для того, чтобы скрыть слабость, — относительную слабость ребенка. Мы не должны стыдиться своей слабости. Человек может обладать силой и все же нуждаться в помощи: он может быть сильным в одной сфере жизни, а в другой — растерянным и беспомощным. Мы не можем делать все, что, на наш взгляд, нам по силам. Многие заболевшие люди понимают, иногда слишком поздно, что пытаться жить, поддерживая образ сильного и неуязвимого человека, — значит порождать стресс и нарушать внутреннее равновесие. «Я могу справиться с чем угодно», — именно так описывал Дон, пациент с раком кишечника, свою жизненную позицию до болезни. «Я не могла помочь всем женщинам с раком яичников, — осознала Гилда Раднер после рецидива, — я не могла читать каждое полученное письмо, потому что это разрывало мне сердце».

Если мы научимся негативному мышлению, то перестанем преуменьшать свои эмоции, связанные с потерей. Во время интервью для этой книги люди много раз описывали свои обиды и стрессы, используя слова «чуть-чуть», «возможно» или «может быть». Вспомните Веронику, страдающую рассеянным склерозом. Накопленный стресс был вызван разрывом с парнем-алкоголиком, финансовыми проблемами и другими трудными событиями в жизни, которые она назвала «не особенно плохими».

Я живу своей жизнью в соответствии с собственными внутренними принципами или пытаюсь оправдать чужие ожидания? Как много из того, во что я верил и делал, действительно относится ко мне и что имеет отношение к тому образу, который я изначально для себя создал, считая, что это необходимо для получения одобрения со стороны родителей? Магда, которая мучается от сильной абдоминальной боли, стала врачом вопреки собственному желанию — не потому, что ее мать и отец откровенно требовали или просили об этом, а потому, что она превратила убеждения родителей в свои собственные. Она сделала это задолго до того, как стала достаточно взрослой, чтобы решать, как поступать со своей жизнью. «Почти все мои достижения были так или иначе связаны не с моими устремлениями, а с чаяниями моего отца», — писал Деннис Кай, умирающий от БАС.