Шрифт:
Мне стало немного не по себе. Стереотипы, что ни говори, – жуткая штука. Обычно после таких слов следователь предъявляет подозреваемому последнее и убойное доказательство его вины. В фильмах, разумеется, или в книжках. И вот ведь глупость какая: кому, как не мне, знать, что предъявлять мне нечего, – а все-таки я дернулась! Может, у подозреваемых происходят необратимые изменения в сознании?
– Сегодня утром здесь была Субботина, – сообщил Соболевский.
Я молча ждала продолжения.
– Она призналась, что ее алиби – липа, и во всех подробностях рассказала о том, как вы все стояли под дверью. Ее рассказ полностью совпадает с вашим. Она подтвердила, что вы ушли первой. Вот, собственно, и все, Ирина Григорьевна. Все, что касается вас.
– С чего это вдруг? – вырвалось у меня.
– Что «с чего»? – удивился Соболевский.
– С чего это она призналась?
– У нас, Ирина Григорьевна, как вам, вероятно, приходилось слышать, есть свои методы, – сообщил он.
– А Агния? – тупо поинтересовалась я.
– Что – Агния? Теперь у нее просто нет другого выхода, как сказать правду.
Тут у меня в голове случился еще один психологический выверт. Я с трудом удержалась, чтобы не процитировать Маринку и не напомнить Соболевскому, что любая из нас могла вернуться. Но он меня опередил:
– Конечно, вы могли вернуться... Точно так же, как любой человек мог прийти туда после того, как вы ушли. Короче говоря, у нас нет оснований интересоваться вами больше, чем кем бы то ни было из знакомых Добрынина. Вот так, Ирина Григорьевна. Я более не смею просить вас задерживаться в Москве. Вы абсолютно свободны, и мне остается только пожелать вам счастливого романтического путешествия.
Произнеся все это, он вдруг снова совершенно скис и стал таким же унылым, как в начале нашего разговора. Конечно, post hoc вовсе не означает propter hoc, то есть: «после» не означает «из-за», и вообще я, кажется, слишком самонадеянна... На языке у меня вертелся еще один вопрос, но я была далеко не уверена, что имею право его задавать. И тут Соболевский прямо-таки потряс меня своей проницательностью.
– Вам, наверное, хочется спросить, как продвигается следствие? – сказал он, внимательно глядя на меня.
Я тупо кивнула.
– Следствие продвигается плохо, – мрачно объявил он, – Масонская версия побеждает. К делу подключилась ФСБ. Работать невозможно. Мой прогноз? Пожалуйста! Скоро это дело повиснет на той же веточке, где уже висят многие прочие. Висяк с политическим душком – трудно придумать что-нибудь гаже! Плюс специфическая общественная атмосфера, плюс ощущение собственной профессиональной несостоятельности, плюс кое-что еще...
Я беспомощно переминалась с ноги на ногу. Я не знала, как утешают следователей, которые жалуются на то, что не могут раскрыть преступление. «Ничего, в другой раз раскроете», что ли? К тому же я видела его всего третий раз в жизни, причем два из них, включая сегодняшний, – в прокуратуре. Обстановка не идеальная для задушевных бесед.
– Ладно, Ирина Григорьевна, – вздохнул он. – Вот ваш пропуск. Спасибо, извините и всего хорошего.
Выйдя на улицу, я обнаружила, что в душе моей царит полное смятение. Итак, я свободна и могу ехать на все четыре стороны, то есть в предсвадебное путешествие. Я не спрашивала Костю насчет билетов и путевок, но и без того была на девяносто – да что там на девяносто! – на все сто процентов уверена, что ни того, ни другого он не сдавал. Значит, можно паковать чемодан... Беда, однако, в том, что я решительно не знаю, хочу я этого или нет. Неплохо бы для начала хотя бы помириться с Костей... И опять-таки я не уверена, что так уж этого хочу. Нет, пожалуй, все-таки хочу. Наверно, я просто еще не пришла в себя... И эти жуткие типы в черных рубашках – на каждом шагу попадаются... Не замечала я их, что ли, раньше, или они так расплодились?
Дома я взглянула на себя в зеркало и ужаснулась. На драную кошку – вот на кого я была похожа. Зеленые глаза, горящие шальным светом, только дополняли это сходство. Маринка вышла из своей комнаты и внимательно посмотрела на меня.
– Все в порядке, – сообщила я ей. – Даже более чем. Алена рассказала, что была там в субботу и что я ушла раньше. Ума не приложу, с чего это она вдруг раскололась. Соболевский говорит: у них свои методы...
– Ну это как раз можно понять... – протянула сестра. – Есть у меня на этот счет кое-какие предположения...
– Например? – полюбопытствовала я.
– Например, твой Соболевский – ну хорошо, хорошо! – не твой Соболевский – сильно захотел тебе помочь и занялся этой проблемой вплотную. Агнию, судя по ее виду, на кривой козе не объедешь, вот он и начал с Алены... Она, судя по твоему описанию, внушаема и вообще – не Спиноза... Можно запутать, можно припугнуть, да мало ли...
– Ну не знаю, – сказала я. – Как бы там ни было, я больше не представляю специального интереса для следствия и могу мотать на все четыре стороны. Вполне успеваю помириться с женихом и собраться...