Токарева Виктория
Шрифт:
На Мике была незнакомая мне длинная юбка, и вся Мика была другая, чужая, не моя. И я уже не верил, что когда-то обнимал ее и был любим ею.
– Я не верю, - сказал я.
– Привыкнешь.
– Привыкну, - пообещал я.
– Я тебя забуду.
– Ты слишком знаешь меня, чтобы забыть.
– Я отомщу.
– Как?
– Она перестала резать сыр и заинтересованно смотрела в мое лицо.
– Я женюсь и буду счастлив.
– Не будешь.
– Откуда ты знаешь?
– Сюствую.
Мика взяла губку и протерла клеенку на столе. На ней были изображены черешни - абсолютно такие, какие я покупал утром на базаре.
– Почему ты ничего не ешь?
– Не глотается.
– Я взял ее за руку.
– У тебя с ним так же, как со мной?
Мы смотрели друг на друга, глаза в глаза.
– По-другому. Нет гремучего прицела воспоминаний... Четыре года... Мика замолчала, будто листая в памяти год за годом.
– По времени это столько же, сколько шла война. А где мои завоевания? Где мои награды?
– Какие могут быть награды у любви? Чувство само по себе - это и завоевание, и награда.
– Ты дал мне самый грустный опыт, который может дать мужчина женщине. Опыт унижения... Ты приходил и уходил и всякий раз боялся, что будет слишком долгое прощание. Мне казалось, что помимо любви ко мне у тебя должно быть чувство долга, но ты считал, что ничего не должен, тогда и я тебе ничего не должна.
– Какой бы я ни был, но второго такого ты не найдешь.
Я хотел, чтобы она испугалась и усомнилась.
– А я и не хочу такого второго. Я так много страдала с тобой, что у меня даже образовался условный рефлекс. Вот я вижу тебя, и мне хочется плакать.
– Ее глаза заволокло слезами.
– Знаешь, бывают сломанные замки, в которых проворачивается ключ. Ты стоишь и думаешь: вот сейчас отопрешь, сейчас... А ключ все проворачивается, и ты стоишь на улице и не можешь попасть в дом. Это с ума можно сойти.
Мы замолчали.
На улице звякнул велосипед. Мика вздрогнула.
– Мне все время кажется: телефон...
– Она виновато улыбнулась сквозь слезы.
– Я четыре года каждый день ждала твоего звонка и даже боялась пустить воду в ванной. Боялась, что не услышу.
– А почему он спит?
– спросил я.
– Кто?
– Твой муж.
– Устал.
– А чем он занимался?
– Он археолог, недавно вернулся из Якутии. Нашел позвонок мамонта в районе вечной мерзлоты.
– А зачем он ему?
– Позвонок?
– Ну да...
– Чтобы представить себе весь позвоночник.
– А зачем представлять себе весь позвоночник?
– Чтобы воспроизвести мамонта целиком.
– А зачем воспроизводить мамонта, который давно сдох?
– Для истории... Когда через тысячу лет найдут твой позвоночник, им никто не заинтересуется.
– Почему же? Я вполне типичный представитель своего времени - честный, неустроенный, инфантильный...
– Честный вор, - подсказала Мика.
– Ну знаешь... Все мы что-то воруем и что-то безвозмездно отдаем.
– Ты ничего не отдаешь. Ты чемпион эгоизма, и в этом твоя творческая индивидуальность. Ты предпочитаешь жить удобно.
– Что значит: удобно?
– Удобная работа: и занят, и свободен. Удобный сын: и есть он, и нет его. Удобная женщина: можно прийти, можно уйти...
Я смотрел на Мику. Я никогда не предполагал, что в ней зрели эти мысли.
– Ты ненавидишь меня...
– Незавершенная любовь переходит в ненависть. Это нормально.
– И ты меня ненавидишь?
– Ненависть - это очень сильное чувство. Такое же, как любовь, только со знаком минус. Я тебя не ненавижу.
Я от тебя свободна. Не судьба, да и все.
– Почему не судьба?
– Я любила тебя сильнее, чем это нравится судьбе.
И потом, я не вовремя явилась в твоей жизни. Надо было на десять лет раньше или на десять лет позже. Я пришла в твои тридцать семь, а надо было в двадцать семь, когда ты был свободен. Или в сорок семь, когда устанешь терять...
– Судьба - не судьба... Просто я разбился, и ты бросила меня в ту же секунду.
– Ты был уверен, что я пойду за тобой в мир иной?
– Да, - сказал я серьезно.
– Я был уверен.
– Дело не в том, разбился ты или нет, просто я износила наши отношения. Как туфли. Подошва отлетела.
– Почему?
– Люди любят друг друга, чтобы зачать ребенка и взрастить его для дальнейшей жизни. Есть время цветения - весна, а есть время урожая осень. Невозможно же цвести и весну, и лето, и осень, и зиму. Мои цветы облетели. А ребенка ты не хотел.