— Крутим бутылку, — продолжила Фролович. — Вот так.

Она придала вращательное движение пустой таре из-под портвейна.

— Это пробный раз, — сказала она. — Он не считается.

Бутылка плясала на столе — выбросила на скатерть несколько капель.

Я, подобно другим первокурсников, заворожённо наблюдал за её вращением.

— Когда она остановится, — говорила Ольга, — укажет нам на девчонку. Любым концом: парни и девушки у нас сидят по разные стороны — на двух девочек одновременно не покажет.

Бутылка замедлилась. И, наконец, замерла.

Её горлышко смотрело мне в грудь — дно указывало на побледневшую вдруг Надю Боброву.

— Это несчетово, — повторила именинница. — А просто, чтобы всем было понятно.

— Нет, мы поняли, — сказал Паша.

— Видите? — спросила Оля. — Она показала на Надю. А значит, Надя первая бы у нас участвовала в игре. Крутим второй раз — выбираем парня.

Снова стрельнула взглядом в Могильного.

— Всё очень просто, — сказал Пашка.

Боброва и Аверин синхронно кивнули (Славка будто и не замечал Надиных взглядов). Я пожал плечами: в подобных детских забавах раньше не участвовал (представил, как бы к ним отнеслись в «моё» время — ухмыльнулся). Пимочкина поджала губы — выказывала недовольство происходящим (молчаливое). Она сложила на груди руки, будто открещивалась от задуманного её подругой безобразия. Хмурила брови. Смотрела на пустую бутылку, словно Троцкий на буржуазию.

— Сами решайте, как станете целоваться, — сказала Фролович. — Можете просто чмокнуть друг друга в губы. А можете… непросто. Помните, что это всего лишь игра. А поцелуй — её часть. Жениться или выходить замуж вас после него не заставят.

Она улыбнулась, взглянула при этом в глаза Паше Могильному, будто слова о поцелуях адресовала именно ему. Тот с серьёзным видом угукнул, решительно сжал кулаки. Мне почудилось, что Павел настраивался на предстоящую игру едва ли не как на свадебную церемонию; он даже побледнел от волнения. Я заметил проступившие на Пашкином лбу капли пота. Подумал, не потому ли Могильный так и не сбросил пиджак: боялся перед девчонками засветить влажные пятна на рубашке?

— Только целовать без всяких этих… гадостей! — сказала комсорг.

Пимочкина строго посмотрела мне в глаза, будто именно меня заподозрила в намерении поцеловать её по-французски. Откинулась на спинку стула, прицелилась в меня обёрнутой в нейлон коленкой. Я невольно представил подобный поцелуй — со Светой. Не удержался — передёрнул плечами, покачал головой. Потому что вдруг ощутил себя в шкуре совратителя малолетних: мерзкого, презренного существа. Заметил, как насупился Аверин. Светкин взгляд в мою сторону старосте тоже не понравился.

— Кто будет вращать? — спросил Слава.

Спрашивал он у меня и у Могильного.

Но получил ответ от именинницы.

— Конечно, я, — сказала Ольга Фролович. — Вам, мальчишкам, такие важные дела доверять нельзя.

Ольга вновь завладела пустой бутылкой, придвинула её к себе, обезопасив от чужих посягательств.

Невольно обратил внимание на её ногти — короткостриженые, неумело окрашенные красным лаком в тон помаде. Не увидел на них никаких рисунков, бисера или блёсток (Зареченск пока не обзавёлся бесчисленными «студиями ногтевого сервиса»). «Так выглядят руки простой советской труженицы», — промелькнула в голове мысль. Обладательницу подобных ногтей я скорее представлял с шахтёрской каской на голове или стоящей около станка на заводе, нежели за рулём новенького люксового автомобиля.

Именинница взглянула на подруг, кончиком языка притронулась к помаде на губах.

— Готовы? — спросила она.

Склонилась над столом — позволила гостям-мужчинам заглянуть в её декольте. Не удержался и я — бросил взгляд на женские прелести. Одобрительно хмыкнул. Посмотрел в декольте снова. И был вынужден признать, что комсомолка Ольга явила нам недурственное зрелище. Причём, наверняка, нарочно: уж очень шаловливо блеснули её глаза. Отметил, что Могильный и Аверин смущённо заёрзали на стульях, а Света Пимочкина недовольно засопела.

— Кручу! — сказала именинница.

Ольга азартно прищурила глаза. Придала пустой таре ускорение. Направленная не слишком умелой женской рукой бутылка подпрыгнула над столешницей, приземлилась с глухим стуком на скатерть и неуверенно завертелась. Шесть пристальных взглядов скрестились на её стеклянной поверхности. Студенты следили за вращением молча, с серьёзными выражениями на лицах. «Словно на экзамене», — подумал я. И тут же сообразил, что для того же Паши Могильного эта игра действительно может стать «тестом на пригодность».