Шрифт:
– Наташа! Наташа! – бегу по кругу вместе с лошадями.
На меня уже оборачиваются.
От быстрого бега кружится голова, в глазах рябит. Спотыкаюсь. Падаю на асфальт.
– Девушка, Вам плохо? – меня бьют по щекам.
– Я нашла дочь! – сиплю и медленно поднимаюсь. В недоумении смотрю на остановившуюся карусель. Все лошадиные сёдла пусты. «Седоки» уже спешились.
Бегу к выходу из Парка, бросаюсь к каждой девочке в красном плаще.
– Наташа!
Оборачивается. Не она.
– Простите, – шепчу я. Пячусь к выходу.
Наутро приезжаю к следователю.
– Вчера в Сочи Парке я видела дочь. Она жива! Понимаете? Жива! Немедленно откройте дело! Найдите её!
Рыдаю…
Дни и ночи превращаются в бесконечные рыдания и поиски Наташи.
Мне никто не верит…
Хожу по городу одна, как неприкаянная, пока родители Стаса не принимают решение спасти меня.
Выбирают хороший диспансер… где лечат расшатанные нервы.
Глава 8
Демид
Едва открываю глаза, как вижу дочку, стоящую у изголовья. Нарядилась в оранжевое любимое платье. Уже и заляпать его успела… Зубная паста растеклась по рюшкам.
Суёт мне под нос рисунок.
– Дочь, – открыв узкие щелочки глаз, протягиваю руку к сокровищу, глажу по светлой головке. – Время сколько?
– Папочка, маленькая стрелка там «где надо»!
Понятно! 9 утра.
Суббота!
А-а! Хочется закричать. Но молча улыбаюсь.
Затем внимательно смотрю на рисунок. На нём нарисован я. Типа, я, дочь и… доставучая Кудряшка. А рядом с нами деревья и солнце над головами.
Тут же вспоминаю, что сегодня необычная суббота.
Медленно и верно возвращаюсь к действительности.
Вспоминаю о том, что как приличный человек должен вытащить бедную девушку из СИЗО.
Неприятно ёжусь, воскрешая в памяти некрасивые сцены задержания Чайкиной.
Мда!
На месте Златы, я бы держался подальше от такого как я. До сих пор вспоминаю, как она смотрит на меня карими блестящими глазами, полными слёз. Молит о пощаде.
– Мы поедем за Золотцем! – дочка требует, стискивает кулачки.
– Малыш, сегодня её не выпустят.
– Почему? – притопывает ножкой. – Ты там самый главный! Побей всех и выпусти её!
– Алёнушка, так дела не делаются. Судья должен подписать сначала бумажку. А для этого я должен заставить двух «редисок» подписать честные бумажки.
– Правда? – щурит голубые глазки.
– Клянусь! Не обидишься, если мы с тобой сегодня в парк не пойдём. Отпустишь папу на работу? Я отвезу тебя к няне Тане на пол пару-тройку часиков, – прикладываю два пальца к губам. Это наш опознавательный знак доверия.
Неприятно отказывать дочери в субботней прогулке. Пытаюсь объясниться перед маленьким человеком, чтобы он всё понимал уже сейчас.
Кажется, она даже не замечает той мелочи, что я лишил её любимой прогулки в парке, катания на качелях, мороженого. Её интересует одно! Когда мы заберём Кудряшку.
Смотрю на Алёну, и отцовское сердце щемит. Когда моя дочь успела повзрослеть? Может, это отпечаток того, что растёт без матери.
Чувство вины подгрызает мою плоть изнутри. Ланка просила, чтобы я отпустил с ней дочь в Америку.
Я отказал!
Алёна слишком несговорчива, и как объяснить этому маленькому придирчивому чуду, что суд в выходные не работает, не знаю.
– Малыш, мы в понедельник заберём Злату. Обещаю!
– Обещаешь? – небесные глаза смотрят в упор. Будто пытаются оставить след на моей душе.
– Обещаю!
Тяжело вздыхаю!
В понедельник весь город будет гудеть о моём провале.
Позорище! Майор Удальцов ошибся! Посадил невиновного… Как бы дурная репутация ко мне не приклеилась!
Разве это моя вина?
«Повезло» со свидетелями!
Отвожу дочь к Татьяне, еду на работу. Через час уже захожу в отделение. Прямиком направляюсь к обезьяннику. За решёткой сидят любимые соседи.
– Неплохо смотритесь!
– Да мы на тебя заявление напишем! Всю ночь продержал нас за решёткой!
– А мне кажется, что мы квиты! – нагло ухмыляюсь. Киваю охране головой. – По одному ко мне в кабинет.
Едва справился с эмоциями, не бросился на соседей-недоброхотов Чайкиной. Повезло им, что решётка защитила!