— Ты подслушивала? — Но он не обвинял, а просто спрашивал.

— Нет, — выдохнула она.

Ее сердце стучало все быстрее, ладони горели от желания скользнуть выше и обхватить его за шею, а губы пересохли в ожидании прикосновения его губ, но почти тут же Прэйир опустил ее на землю и разжал руку, и Шербере пришлось открыть глаза.

— Иди внутрь, акрай.

Но она пока не могла сдвинуться с места. Прэйир смотрел на нее сверху вниз, и она могла поклясться, что он замечает и ее быстрое дыхание, и румянец на ее щеках, и приоткрытые губы, — но она ничего не могла поделать с собой, не могла. Он оказался слишком близко. Он оказался рядом с сердцем, которое она ему отдала.

Без единого слова Прэйир развернулся и пошел прочь от нее. Шербера пригладила чуть дрожащими руками волосы и вошла в дом. Ее ждали трое: Фир, Тэррик и Олдин, и каждый выглядел так, словно то, о чем они говорили, им не нравилось.

Не было только Номариама — он сегодня находился в числе магов, устанавливающих над деревней щит, — и Шербера вдруг поняла, что ей не хватает его спокойного и одновременно жгуче-ядовитого присутствия за спиной. Не то чтобы она боялась яростного Фира или звеняще-невозмутимого Олдина, или властного фрейле. Но с ним ей было бы спокойнее.

— Сегодня ты останешься с Олдином, — сказал ей Тэррик, и Фир сказал «нет» так ясно, что она не могла удивленно на него не посмотреть.

Еще днем он говорил ей, что благодарен за этого целителя великой Инифри. Еще днем он вспоминал о том, как Олдин вылечил его коня — и в его голосе было признание и уважение. Что изменилось?

— Идем, Шербера, — сказал ей Олдин своим серебристым голосом, и она кивнула и сделала было шаг к выходу из дома, когда их настиг голос Фира.

— Скажи ей.

— Остановись, воин.

Она обернулась, чтобы увидеть, как фрейле заступил ему дорогу: такой же высокий, как Фир, но безоружный и без ярости, кипящей внутри и грозящей прорваться. Никто не рискнул бы встать на пути у кароса каросе. Никто, кроме спутников его же акрай… но Фир и не собирался ничего делать. Он просто говорил.

— Он был мальчишкой, согревающим постели воинов, и ты хочешь, чтобы Шербера об этом не узнала? — Она замерла, когда услышала эти слова. — Ты хочешь, чтобы она разделила свою магию с одним из тех, кто трусливо прятался за мужской спиной, пока вокруг умирали люди?

— Ты не знаешь моей истории, воин, — сказал Олдин.

— Расскажи ее нам.

— Я расскажу ее своей акрай.

И Шербера снова увидела на лице Фира то же самое выражение, что и раньше. Как будто он снова напомнил себе о том, что она принадлежит не только ему, но и другим тоже, как будто ему снова пришлось себе это сказать.

Он с видимым усилием взял себя в руки и отступил от Тэррика, неподвижно стоящего у него на пути.

— Ты придешь ко мне позже, — сказал Шербере, и она кивнула и вышла вслед за Олдином в деревенские сумерки.

Они вместе прошли по темной улице: акрай с пламенными волосами и целитель в белой одежде, испачканной пылью дорог. Олдин молчал, и только его пальцы, крепко сжимающие руку Шерберы, чуть подрагивали, выдавая раздумья.

— Куда мы идем? — наконец, спросила она.

— То, что я хочу тебе показать, не предназначается для чужих глаз, — наконец сказал он. — Мы отойдем чуть подальше от деревни. Совсем недалеко.

Что он может показать ей там, где только пустые улицы и ветер? Он был здесь раньше? Здесь был его дом?

Они прошли по освещенной кострами улице и выбрались за деревню. Дорога круто свернула вправо, и огни почти сразу исчезли, как и звуки, и голоса, и Шербере показалось вдруг на несколько мгновений, что они остались одни посреди пустыни под темным небом без звезд — луны менялись, спорили, какой принадлежит эта ночь, и несколько ночей над долиной должна была царить кромешная тьма. Олдин остановился рядом с ему одному известным местом и оглянулся, словно проверяя, не видят ли их стоящие на страже деревни маги и воины.

Шербера вдруг поняла, что они пересекли границы магического щита и даже не заметили этого — она не заметила этого, потому как была с магом, которому был подвластен этот щит.

— Ты должна сделать то же, что и я, Шербера, — сказал Олдин, опускаясь на колени в нагретый солнцем песок. Ей показалось, что голос его странно напряжен, словно струна, которую вдруг стали подтягивать сильнее. — Я прошу тебя.

Он просил. Она кивнула и опустилась на колени напротив Олдина, чье лицо в темноте казалось почти таким же светлым, как белеющие чуть поодаль кости какого-то съеденного хищниками пустынного зверя. Его фиолетовые глаза не отрывались от ее лица несколько мгновений, прежде чем он кивнул.