– Эх… – печально вздохнула девушка. – Я бы многое отдала за то, чтобы жить в другое время… Представлял ли ты себя когда-нибудь живущим, например, в девятнадцатом веке? Тогда люди были намного благороднее, чем сейчас.

– Ты думаешь, люди были другие?

– Постой, – насторожилась Марьяна. – Ты слышишь?

Молодые люди прислушались.

Из-за угла старинного здания, куда убегала тропинка, послышался протяжный женский дуэт. Это было настолько необычно и одновременно так естественно, что, казалось, одухотворяло вековые стены и переносило в прошлое.

Движимые любопытством, они пошли на звуки голосов и, повернув за угол, оказались в небольшом дворике. Его пространство ограничивалось с правой стороны монастырскими палатами, а с левой – угрюмым одноэтажным зданием, мрачность которого усугубляли решетки в узких, глубоко ушедших в стену окнах. На другом конце двора была лавка, на которой расположились несколько людей довольно сомнительной наружности. Чуть поодаль от лавки у крутой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж монастырских палат, стояли две юные девушки и разучивали церковные песнопения. Склонившись над подставкой с нотами, они временами прерывались и после каких-то пояснений, которые одна девушка давала другой, начинали петь вновь. Обе худенькие, в скромных платьицах, с косынками на головах, они напоминали двух серых птичек.

Молодые люди остановились на мгновение в нерешительности, а затем, поскольку отступать было уже поздно (один тип на лавочке так и вперился в них взглядом), неспешно пошли по двору.

– Очень мрачное место, – прошептала Марьяна, робко осматриваясь вокруг.

– Видишь эту лестницу? – заметил Витя. – Она как раз ведет в домовую церковь.

– А что в здании слева?

– Ну, – рассеянно ответил он, – тут располагается служба реабилитации пострадавших от сект, целителей и прочей нечисти. Я смотрю, у них даже вывеска появилась.

«Душепопечительный центр во имя Св. Иоанна Кронштадского» – гласила табличка у обитой железом входной двери.

– Одна моя знакомая проходила здесь реабилитацию.

– Какая знакомая? – насторожилась Марьяна.

– Потом расскажу.

– Нет, раз уж начал… – она не договорила и покосилась на дверь.

Оттуда послышались шаркающая поступь и кряхтение. Молодые люди едва успели отойти в сторону, как дверь отворилась и на крыльце появилась грузная женщина с одутловатым, раскрасневшимся лицом – то ли от недавних слез, то ли от пристрастия к выпивке.

– Вы к отцу Василию? – сиплым голосом спросила она у молодых людей.

Они отрицательно покачали головами.

– Он просил обождать пять минут, – продолжала женщина, не обращая внимания на ответ.

Затем, охая и вздыхая, поковыляла в сторону деревянной лестницы, что-то бормоча себе под нос. Её причитания растворились в звуках песнопений.

– Вить, а пойдем-ка, наверное, отсюда, – негромко, но очень настойчиво произнесла Марьяна, беря за руку своего спутника. – Мне здесь совсем не нравится.

– Ладно, ладно. Уже идем.

Но тут один из странных типов, который с самого начала пристально следил за непрошеными гостями, вдруг снялся с лавочки и направился к молодым людям.

– А-а-а… Здравствуй, молодежь! – разразился он, скаля рот в безобразной улыбке, обнажавшей остатки полугнилых зубов.

Жиденькая рыжая бородка его лоснилась; маленькие глаза по-плутовски бегали, но иногда на несколько секунд застывали в проницающем, колючем взгляде, – этакая нагловатая крысиная мордочка, а не человеческое лицо.

– На исповедь к отцу Василию пожаловали? Или, может, за советом каким?

Витя немного растерялся, не зная даже, что ответить этому нагло ухмыляющемуся, неизвестно из какой дыры вылезшему оболтусу.

– Слушайте, мы тут не к вам, собственно, пришли, – сказал Витя дрожащим от возмущения голосом, стискивая Марьянину руку. Всё своё негодование он выплеснул в презрительном взгляде.

Девицы у лестницы в очередной раз прервали пение, но начинать снова не торопились и с любопытством наблюдали сцену.

Незнакомец, однако, вдруг резко переменился, нагловатая ухмылка и весь задор исчезли с его лица.

– Э, мил человек, гордыня твоя тебя надмевает! По взгляду вижу: ты меня и за человека-то не почитаешь. Так ведь? А красавица твоя, скромница-умница, что сникла-то совсем?

– Вить, пойдем уже отсюда!

– Виктор? А меня Трифон зовут.

– Что вы привязались к нам, в самом деле?!

– Обожди, мил человек, я тебе дело скажу. Видел ли ты, Виктор, когда-нибудь то, что в тихом омуте водится? Нет? А я видел! Я ведь людей насквозь вижу… – сказал Трифон, завороженно глядя на Марьяну своими крысиными глазами.