Осиор только покачал носком сапога, что свидетельствовало о крайнем раздражении мага. Этот вопрос он задавал и себе, причем задавал каждый день — стоило ему посмотреть на тощую тень, что осталась от его ученика.

— Я опоздал. Мы с Ирманом слишком долго добирались из Кибашама. А я не придал значения свету Инг, что зажигался все чаще и чаще, чем ближе я был к Нипсу. Подумал, парень просто не может сдержать своего нетерпения и… А когда Витати с Отавией нашли нас в Пикеросе… Я опоздал.

— Серьезно? — удивилась Виола. — Вот этот вот огонь поисковой руны. Он зажигает его на такие расстояния?

— Да, — кивнул истигатор. — Даже в горах Кибашама я пару раз вспыхивал, словно синий факел…

— У Рея были непростые дни в столице, если ты об этом, — заметила Виола.

Осиор тяжело посмотрел на волшебницу и озвучил вопрос, который его давно терзал:

— Почему ты вообще позволила ему увязнуть во всех этих дворцовых делах? Я просил сделать так, чтобы к моему возвращению он уже учился на мага плаща, а судя по рассказам Витати, он даже на пояс не попробовался… Почему ты не…

— Хватит меня обвинять, Осиор, — холодно перебила его Виола, усаживаясь обратно за стол. — Кроме твоего мальца у меня и так хватало проблем. Гибель трети Трибунала — тебя мы тоже считали погибшим, не смотри на меня так! — исчезновение Аурантиса, трусость Рубрума и прочих архимагов. И крайне странные дела в самом Шамограде. Я постоянно ходила по лезвию ножа, опасаясь сделать лишний шаг в сторону, чтобы меня не похоронило под очередной интригой или заговором.

— А Неро?

— А что Неро? — удивилась Виола. — У Неро, как и всегда, хватало своих дел. Ты бы лучше думал о наших проблемах.

— Которых именно? Расставим их в хронологическом или алфавитом порядке? — съязвил Осиор.

— Предлагаю классификацию по степени странности, — ответила Виола. — Например, почему балансировка моих печатей изменилась.

— Ты про фиолетовые руны? — встрепенулся Осиор, едва не вскочив на ноги.

— Охранные, поисковые, руны призыва. Чем ближе к концу ряда, тем страннее ведут себя печати. Только белые более-менее стабильный, — ответила Виола. — Когда ты вообще в последний раз колдовал?

Осиор пожал плечами и все же встал со своего места, пройдясь по кабинету.

— Как-то не доводилось в последнее время, знаешь. Да и высшие печати чаще всего требуют…

— Поисковую руну, я знаю, — закончила за истигатора Виола. — Но я уверена, что все эти проблемы связаны вот с этим. — Женщина положила ладонь на дневник. — А еще, думаю, тут важно понять, что случилось с Реем.

— Важно привести Рея в чувство, — поправил призывательницу Осиор. — Все остальное, на самом деле, вторично.

Виола внимательно посмотрела на мага, который сейчас стоял к ней боком и смотрел в окно. Сперва она хотела спросить, почему это так важно для Осиора, но сдержалась: он не любил подобные вопросы и только еще сильнее от нее закрывался. Так что вместо этого Виола хлопнула ладонью по столу, поднялась со своего места и сказала:

— Все завтра! А сейчас хороший ужин и мягкая постель. Или ты слишком привык спать на камнях за этот год?

Осиор посмотрел на подругу так, будто бы мог хоронить взглядом. Но лукавая улыбка призывательницы все же сумела растопить его ледяную броню.

— Все завтра, — согласился Осиор. — У меня есть пара идей, но мне понадобятся твои печати.

— Я вся твоя, ты же знаешь, — ответила Виола, обвивая тонкими руками шею мага и легко касаясь губами его щеки. — Пойдем, Бальдур там остатки своих волос вырвал уже от волнения, что ты на него гневаешься.

— Есть за что, — ответил Осиор, высвобождаясь из объятий архимага.

— Не будь к нему слишком строг. Он не мог мне отказать, — ответила Виола. — Даже ты не можешь, а что взять с простого лекаря на краю мира?

Осиор тяжело вздохнул и демонстративно закатил глаза, но все же согласно кивнул. Он не будет бросать на Бальдура косых взглядов за то, что лекарь не предупредил его о том, что Виола уже в Акрильсере. Во всяком случае, не в тех количествах, в которых планировал.

Отавия уже вышла на обед и двинула в главное крыло дома, как увидела в приоткрытую дверь одной из комнат фигуру Витати.

Винефик сидела на краю постели, куда уложили Рея, и держала парня за пальцы, а губы келандки шевелились, будто бы она шептала себе под нос, но расслышать слова Отавия не могла. При этом вид дочь Степи имела крайне опечаленный и даже почти какой-то виноватый. Так выглядят люди, которые сильно виноваты, настолько сильно, что простить их в принципе невозможно. Так во время очередных уроков иногда выглядел покойный дед Отавии, старый император, который понимал, что его внучка просто по своему происхождению лишена всяких надежд на счастье и даже тень покоя. Вместо них ее будет преследовать только долг правителя перед своим государством и народом, и от осознания этой ее судьбы глаза старого императора наполнялись горечью и какой-то опустошающей скорбью, которую сейчас Отавия наблюдала и в глазах винефика.