Кого я обманываю? Я не могу оставить Лину в покое. Никогда не мог, так с чего бы начинать тогда, когда между нами наконец всё вскрыто?

Но, признаться, я точно не ожидаю, что именно застану. Лина на улице. Сидит у бассейна спиной ко мне на шезлонге и она пьёт. Вот только нихрена не воду, а вино. А ещё она пьёт прям из бутылки.

Очешуенно, мля.

И ведь не осудишь даже, я сам ещё не надрался только потому что, в противном случае, отрубился не на пару часов, а как минимум на сутки.

Медленно начинаю выходить из тени кухни, ступая через порог стеклянных дверей. Иду максимально тихо, но я сразу вожу, как птичка вздрагивает, вновь чувствуя моё присутствие.

Это, к сожалению или к счастью, у нас взаимное, иначе никогда бы не поймал в тёмном помещении толпы промелькнувшую тень, сразу же опознавая в ней Лину.

Я не жду, что она заговорит со мной, обратит на меня внимание или вообще сразу не подорвётся, чтобы избежать моего общества. Но Лина сегодня полна сюрпризов, так как не проходит и пары секунд, как она уже выдаёт, даже не оборачиваясь:

— Лучше бы ты меня продолжал ненавидеть.

Я торможу, будто в стену бетонную резко врезаюсь.

Лучше бы?

Лина точно с языка срывает мысль, преследующую меня последние недели. Сам думал об этом, но далеко не в том контексте, что имеет в виду птичка.

Меня просто давно так не раскачивало, как с того дня, когда Лина точно пробила во мне какую-то заглушку, рассказав, что была в клубе. Удивительно, но последний год я был зомби. Не жил, все мысли об одном. А самое паршивое — я мстил далеко не за свою мать. Я мстил за себя.

Проклятие.

Прикрываю на мгновение веки и стопорю себя, отсылая все воспоминания к чертям. Так дело совсем не пойдёт, нам не надо закапываться обратно под эту толщу ненависти. По крайней мере, нужно увести Лину с того направления.

На этот раз я не действую осторожно.

— Лучше бы ты говорила мне всегда правду, а не пробиралась в мой клуб, с помощью крыс, — бросаю, возобновляя приближение.

Только на этот раз иду как всегда напролом, что уже через пару секунд оказываюсь сбоку от Лины, как раз резко оборачивающейся на меня, чтобы резануть по мне пылающим взглядом.

— Ты серьёзно? — с крайним возмущением вопрошает она, при том от дрожи не остаётся и следа в её голосе. — Хочешь сказать, что это моя вина?

— На пятьдесят процентов, — заявлю непоколебимо, хотя глаза птички предостерегающе горят.

Бесцеремонно сажусь напротив неё, прямо на низенький столик, вторгаясь в зону её личного пространства. Коленями мажу по ее оголённым голеням, что она тут же едва заметно ахает от такой наглой с моей стороны выходки и прижимает ножки поближе к себе. И взглядом вспыхивает, прищуривается на моём лице, будто обдумывает, куда лучше мне врезать. А я ещё и масло в огонь подливаю.

— Не бывает не виноватой стороны, птичка. Ни-ког-да.

— Не охренел? — выпучивает на меня свои глазки, что не так давно явно пролили немало слёз.

Это ножом по сердцу отзывается, знаю же, кто стал их причиной. Но, эййй, нельзя назад сдавать и думать об этом. Поэтому просто продолжаю бомбить дикой невозмутимостью, лишь медленно качая головой.

Шумный вздох с её стороны выражает в сто крат больше её негодования, нежели бы она покрыла меня самым отборным матом. Грудная клетка птички высоко вздымается, а я ненароком стопорю на ней внимание. Эта полупрозрачная ткань её пижамной футболки однозначно усложнит последующие минуты.

Пытаюсь сосредоточится на её лице, на том нелепом полухвосте, что кренится в сторону на макушке, но делаю себе только хуже. Она нелепа и слишком мила одновременно, чтобы не хотеть её развратить. И это всегда являлось особенностью птички: ангельский вид и огненный взгляд. Мне не потребовалось пары секунд при самой первой встречи, чтобы понять, что попал я по самое не хочу.

— Ты, невероятный, Кайманов, — возвращает меня с небес на землю Лина, однако голос её далеко не злой.

И головой качает, будто совсем не знает, что сказать. Зато я знаю, при том улыбаюсь, отмечая, что на самом деле она ненавидит меня не настолько сильно.

— А ты впервые не обозвала меня. Да у нас намечается прогресс, птичка.

Всего на полсекунды я ловлю на её губах слабый намёк на улыбку, пока…

В Лине всё-таки что-то ломается, дрожью по губам идёт, прежде чем она их поджимает и тут же уводит взгляд в сторону. Глаза пропускают блеск, словно ловят крохотную вспышку фотоаппарата, и пальцы на горлышки бутылки сжимаются. Она держится не больше пары мгновений, прежде чем всё же даёт волю эмоциям. Её голос скрипит, когда, уткнувшись взглядом куда-то вниз, слабо выдаёт: