Само письмо имело необычный тон повествования. Оно несло обвинительный тон, так, словно я накаркал неизлечимую хворь, притянул ее к наследнику, но при этом между строк легко читалась явная заинтересованность моим даром. Да, она довольно резко отчитала меня в письме, но при этом как бы между прочим потребовала от меня очередных доказательств моего дара. И при этом она не давала мне разрешения вернуться в Питер.

Я, прочитав письмо, хмыкнул. Какие еще ей нужны были доказательства? Я ведь ей и там много чего сказал, да еще и письмо ей отправлял, где описывал перипетии первой революции. Неужели ей этого было мало? Или же ей, как простой женщине просто нужно рассказать те же самые пророчества просто другими словами? Или же она не те пророчества от меня требовала? Это мне было непонятно. Но, тем не менее, если Ее Императорское Величество желает, то почему бы и нет? Напишу я ей письмо, распишу новыми красками то, о чем я ей уже говорил. Времени в Чифу у меня будет предостаточно, чтобы подробно и красиво сочинить.

Второе письмо я прочел здесь же, за скудным завтраком. Оно было от жены и датировалось апрелем. То есть, шло оно до меня пять с лишним месяцев. Чудо что при нынешней ситуации, когда большая часть корреспонденции попадает в руки японцев, оно вообще добралось до адресата.

Его я вскрыл и завис над крупными буквами. Первая же новость меня потрясла — Маришка была беременна! Вот те раз! Это ж сколько времени прошло с нашей последней встречи?

Я стал загибать пальцы и вышло, что письмо она мне написала уже на четвертом месяце беременности и сейчас, выходит, она должна была родить. То есть я здесь, в этом мире второй раз стал отцом!? А вообще за оба мира я родил уже четвертого ребенка? И не дай бог опять девочку!

Честно признаться то, что Маришка не нагуляла живот на стороне у меня не вызывало никакого сомнения. Не тем она была человеком, чтобы вильнуть хвостом, тем более при нынешних-то нормах морали. Нет, я конечно прекрасно вижу, что и здесь люди гуляют направо и налево, но вот того безобразия, что было в моем мире, той легкомысленности здесь не было. В это время к верности относились более серьезно, а Маришка при всех ее суфражистких наклонностях на самом деле была образцом супружеской верности. Сама ни на кого не смотрела, а мимолетных ухажеров, пытавшихся отвесить комплименты, сбивала на взлете. У нее не забалуешь.

Так что, ребенок точно мой, да и по срокам как раз совпадает. И на самом деле я был рад такому развитию событий — своих детей я любил и еще в том мире я искренне наслаждался своими голожопочками, когда они ко мне ластились. Принимать обнимашки и признания в любви от собственных детей было для меня настоящим счастьем.

После кафешантанки я медленно побрел домой. Там, на дачных участках теперь всегда кипела жизнь. С началом интенсивных бомбардировок города сюда перебралось масса народа. Те домики, что с наступлением холодов всегда покидались хозяевами, теперь были обитаемы. Со дворов исчезли собаки — то ли хозяевам стало невыгодно их содержать, то ли китайцы, живущие окрест, пожрали. Здесь же, в поселке появились многочисленные землянки, вырытые в подножиях сопок. Люди предпочитали мириться с многочисленными неудобствами, лишь бы не попасть под шальной снаряд.

Лизка сразу раскусила мое настроение. Склонив голову набок и хитро прищурившись, спросила мены:

— Что такого хорошего случилось, что вы выглядите словно умалишенный, Василий Иванович? Неужели война скоро закончится?

— Лучше, Лиза, намного лучше.

— Ох, и что же может быть лучше этого? Неужто Император японский своему богу представился?

Я счастливо мотнул головой и блаженно ответил?

— Нет, Лиз. Просто я, похоже, снова стал отцом.

Она охнула:

— Марина Степановна счастливая женщина!

— Нет, Лиз, это я счастливый муж, — улыбнулся я и распорядился: — А ну, тащи-ка всю выпивку на стол, готовь закуски и зови соседей. Этой радостью надо поделиться!

Она убежала исполнять приказание. У нас был заныкан ящик коньяка и мне его не было жалко. С закуской тоже проблем никаких не возникло, так что через пару часов ко мне повалили гости, принесли с собою поздравления. Совсем чужие мне люди, которых я не знал, разделили со мною радость — скромно, по рюмашке опрокинули горячительное и хорошенько закусили.

Через пару дней я по старой схеме отправился в Чифу. Снова захватил с собою Петра и Мурзина, снова поселился в той же гостинице. И снова со мною на «Лейтенанте Буракове» в китайский город ушел лейтенант Колчак. Поднимаясь на палубу, будущий гроза большевиков имел вид весьма болезненный, при каждом шаге едва заметно морщился. Выйдя из бухты, я, встретившись с ним лежащим в кубрике миноносца, спросил:

— Чего вы такой, Александр Васильевич? Не заболели ли?

Он повернул в мою сторону голову.

— Ревматизм разыгрался, — пожаловался он с глубоким вздохом. — Суставы ломит, спасу нет. После моего похода на север заболел и теперь вот мучаюсь. Летом, когда тепло, еще куда ни шло, терпеть можно, а вот когда холода наступают, так и вовсе руки поднять не силах.

— Так чего же вы не уйдете со службы при такой-то болезни? Это ведь не шутки.

— Не хочу уходить, не желаю, — с болью в голосе, но твердо ответил он. — Врачи говорят, что болезнь, если ее лечить, может отступить. Так что, думаю, рано мне из флота уходить. Я еще до адмирала дослужиться желаю.