— А в Пущу она вернулась по выслуге лет? — хмыкнула я.

— Нет, — усмехнулся мужчина. — Она вернулась, потому что от меня отказались даже волки.

— Ты бы хоть колбаской там, сосисками обвешивался, что ли, — иронично покосилась я через плечо.

— В каком смысле? — не понял он.

— В прямом, чтоб с тобой хотя бы кошечки с собачками… или хотя бы волки вон, — поправилась я, — дружили!

Фенрир снова закхекал, обегая какое-то подозрительное дерево.

— Ну, как видишь, они не то, чтобы все отказались, — усмехнулся он, поняв, что я шучу и не со зла. — У Фенрира вот, например, выбора не было.

— Конечно, — согласился волк. — Он же меня насильно спас, я в ту прорубь топиться пошел! Ведь невозможно жить такой прекрасной жизнью, чтоб и в родном логове, и среди симпатичных пушистых волчиц. Пришлось принести ему клятву верности… Тиран и деспот!

За ворчанием в голосе волка слышалась тщательно замаскированная благодарность и такое искреннее сопереживание непутевому, по его мнению, человеку, что я, не выдержав, рассмеялась:

— Да что с тобой не так? Ты же вроде нормальный!..

А дальше как раз и полетела через голову резко затормозившего всеми четырьмя лапами волка, выдернув приличный клок из его роскошной шубы…

Ловец

Ужин прошел в молчании. Я все еще чувствовал на горле удушающий захват собственной рубашки, глотать было больно, но терпимо. Князь не торопил, но поглядывал очень задумчиво. В конце концов он досмотрелся до того, что следующим куском я банально подавился.

— Давай я тебе расскажу, что да как, а ты уж сам решишь, как с этим знанием быть, — предложил я, откладывая ложку.

Хозяин Древней Пущи старательно дожевал, кивнул и тоже отложил свою. Даже тарелку отодвинул, демонстрируя готовность слушать.

— Гертруда ушла к Праматери, — глупое начало, но другого я придумать не смог.

Да и какой смысл? Нам обоим достаточно лет, чтобы понимать, что смерть — всего лишь переход из одного состояния в другое. Поэтому я рассказывал, стараясь не упустить никаких деталей нашей последней встречи со Старшей дочерью, которые могут иметь значение для мужчины, всю жизнь любившего одну женщину. В какой-то момент к разговору подключился вампир, добавляя и поправляя мои неточности. Что уж там, язык у него был подвешен значительно лучше моего.

— Ты сказал про наследника… — когда я закончил, напомнил князь-колдун.

Я встал из-за стола, порылся в торбе и извлек слегка помятый конверт. Гертруда знала, что делала — никто кроме меня не мог прочитать письмо, а это гарантировала хотя бы призрачную безопасность моей жизни.

— Лилит?! — взревел Василий, вскакивая и отбрасывая свой монументальный стул к дальней стене, когда я закончил читать то, что его касалось непосредственно. — Да как она могла?!. Как она могла так поступить с… нами?

Даже Алекс проникся трагичностью ситуации. Сидел, молча уткнувшись в тарелку, и не издавал ни звука. Семейные тайны — это, чаще всего, та еще грязь, что уж говорить про чужие. Слушать их и интересно, и противно, но принимать участие в их обсуждении — увольте.

Огромные кулаки, покрытые почти звериной шерстью, сжались в бессильной ярости до побелевших костяшек. Я отвел глаза, понимая, что привезенные новости, конечно, выкупили наши жизни, но были такими, которые лучше проживать в одиночку.

— Она взяла с меня клятву, что я не причиню Николетте зла сверх того наказания, которое отмерил ей Океан, — негромко проговорил я, чтобы хоть немного сменить тему. — Я чувствую, что она была здесь и ты ей помог. Не знаю, как и почему, но что сделано — то сделано, в этой многовековой игре не существует правил. Единственное, о чем я прошу тебя, позволить беспрепятственно покинуть твой дом.

Князь гулко и зло рахохотался. В желтых звериных глазах перекатились яркие блики.

— Да что ты?! — пророкатал он с веселой злостью. — Ты думаешь, что обещание не причинять зла Летте — достаточный повод, чтобы выпустить тебя отсюда? Ловец, ты стал совсем стар и потерял хватку, если уверен в этом…

В его голосе ясно слышался вызов, ему нужно было выплеснуть гнев на сломанную судьбу, на женщину, все решившую за всех, на двух старых шалашовок, которые все эти годы хоть изредка, но мелькали в его жизни… И никто ничего не сказал! И кто мог стать лучшим объектом для этого, как не дурак, заваривший всю эту кашу? Я его прекрасно понимал, но мне было уже не сорок, и даже не сто сорок, чтобы проявлять сочувствие, как-то иначе, чем мысленно.

— Он должен развеять ее прах над Океаном, — спокойный голос вампира прозвучал в воцарившейся тишине громовым раскатом.