Уже в древности люди поняли ключевую роль Луны в этом явлении и вспомогательную роль Солнца: оно, как мы увидим, влияет прежде всего на месячный цикл, с которым меняется амплитуда приливов и отливов в конкретном месте Земли. Это было сформулировано еще за 150 лет до рождения Христа на основании продолжительной серии наблюдений греческим астрономом и философом Селевком из Селевкии, более известным в качестве сторонника еретической гелиоцентрической системы мира, предложенной Аристархом Самосским. В девятом веке нашей эры перс Абу Машар аль-Балхи рассматривал идею первостепенной роли Луны среди других причин и следствий. Потом, в начале семнадцатого века, об этой идее вспомнил фламандец Симон Стевин (его имя можно встретить на страницах школьных учебников как автора знаменитого закона равновесия тел), а также Иоганн Кеплер, который заявил, что позаимствовал ее у Клавдия Птолемея.

Этим вопросом занимался и Галилей. Его целью было прежде всего сделать очевидным движение Земли, чтобы предоставить наиболее умным противникам гелиоцентрической модели, предложенной Николаем Коперником, возможность признать свою ошибку и выйти на верный путь науки, не связанной вероучительными ограничениями, и веры, свободной от постоянной необходимости оправдывать священные тексты. Идея пришла к нему в 1616 году, когда кардинал Роберто Беллармино предупредил его «в частном порядке», то есть из лучших побуждений, отказаться от оценок Коперника относительно законов Земли и Солнца. Зная о силе церкви в то время и ее решимости противостоять любой ценой всем видам ереси, пизанец пообещал придерживаться предписания. Но в глубине души надеялся на реванш здравого смысла. Ему казалось, что приливы и отливы могут представлять собой требующийся experimentum crucis (критический эксперимент), поскольку, по его мнению, они наглядно демонстрировали сочетание вращения Земли вокруг своей оси и вокруг Солнца. Он пришел к такому предположению, наблюдая за поверхностью воды в емкости, которой был дан толчок. Он ошибся в том, что отдал предпочтение инерции, а не гравитационному воздействию Луны, но из-за своего упрямства настаивал на своем, игнорируя призывы Кеплера к осторожности в суждениях.

Хотя Галилей был упрям в вопросах физики, благоразумие было ему не совсем чуждо. В течение семи долгих лет после предупреждения он делал вид, что отказался от гелиоцентрической картины мира, хотя втайне работал именно над ней. Позже, когда престол святого Петра занял его друг Маффео Барберини, qui sibi nomen imposuit Urbanus VIII (который взял себе имя Урбан VIII), Галилей все более смело говорил о своих взглядах. Он даже поехал в Рим, чтобы вступить в спор с папой, который какое-то время слушал его благосклонно. Прощупав почву такими обнадеживающими разговорами (которые, однако, понтифик слушал все с меньшим вниманием, потому что был занят украшением Рима, чтобы противостоять ересям также и на уровне величия), Галилей рискнул записать черным по белому противостояние между двумя главнейшими системами мира. По этому случаю он облекся в фальшивые одежды беспристрастного судьи, но по существу при помощи тонких психологических приемов занимался продвижением теории, разработанной польским каноником. Когда Урбан VIII понял, что для него заготовлена ловушка, он поставил перед заплечных дел мастером задачу привести к раскаянию человека, который осмелился оспаривать слово Писания. Галилей, настоящий человек даже в своей слабости, не стал сопротивляться и отрекся. Его подвергли относительно мягкому по тем временам наказанию – домашний арест в Арчетри и ежедневное молитвенное правило. Как следствие, однако, рухнула и его теория приливов и отливов, которую в своем «Диалоге» он привел в качестве доказательства гелиоцентризма.

Как бы то ни было, она провалилась бы примерно через полвека, когда Ньютон в рамках механистической модели Вселенной показал, что приливы и отливы являются основным следствием силы тяжести и основное действующее лицо в них – Луна по одной простой причине: Земля представляется со своего близкого спутника телом, обладающим значительным угловым размером, хотя она и является parva res («малым телом») для далекого Солнца. Таким образом, разница между силой, с которой Луна воздействует на две противоположные точки поверхности нашей планеты, оказывается вдвое большей, чем сила, с которой воздействует Солнце несмотря на то, что масса спутника почти в 30 миллионов раз меньше массы звезды.

Естественно, Солнце тоже играет свою роль в этом предприятии, помогая Луне или же ослабляя ее действие в зависимости от того, находится ли оно на одной линии или в квадратуре со спутником. В первом случае приливы и отливы оказываются заметно более сильными. Англичане, которые больше средиземноморских народов приучены к большим колебаниям уровня моря, назвали их spring tide, то есть «фонтанирующие» приливы и отливы (сизигийные приливы и отливы). Во втором случае наблюдаются, напротив, neap tide, то есть «слабые» приливы и отливы (квадратурные приливы и отливы).

Принцип игры Луны и Солнца можно понять исходя из цикличности подъема и спада уровня воды с частотой в полдня. Это объясняется тем, что к Луне по очереди оказываются обращенными разные участки земного шара вследствие вращения Земли (и в меньшей степени вследствие движения Луны по орбите). Имеется и вторая модуляция, связанная с положением Луны относительно Солнца, которая точно повторяется каждый синодический месяц (то есть в среднем каждые 29,3 календарных дня). Не видно никакой связи с аргументами Галилея, даже если центробежная сила, которая воздействует на воду вследствие вращения планеты вокруг барицентра Земля – Луна, придает дополнительную гармонию этому сложному феномену. При одинаковой широте величина приливов и отливов в первую очередь зависит от местных особенностей, таких как поверхность воды, форма и глубина дна и профили берегов, которые все вместе придают резонатору форму более или менее чувствительного инструмента. Имеют значение и метеорологические условия, такие как перепад атмосферного давления, скорость и направление ветра. Это хорошо известно венецианцам, которым приходится иметь дело с притоком воды во время прилива через узкие воронки устий в районе Лидо, Маламокко и Кьоджи, что вынуждает их по нескольку раз ремонтировать шлюзы в направлении моря после сирокко.

Приливы и отливы – красивые колебания, которые позволили морским животным в лагунах привыкнуть дышать на воздухе до того, как они полностью акклиматизировались на твердой земле. Приливы и отливы способствуют жизни на планете и сегодня, внося свой вклад в потоки и, таким образом, в перераспределение тепла в необъятном термостате, каким являются океаны. Но кто платит за это бесконечное движение? Законный вопрос, ведь в природе ничего не происходит без вложения энергии.

Ответ будет неожиданным. Платит Луна, которая, вынуждая воду в морях Земли перемещаться взад и вперед из-за своего постоянного воздействия, теряет гравитационную энергию и удаляется от Земли со скоростью три сантиметра в год. Пустяк! Да, но gutta cavat lapidem – вода камень точит. Чтобы не отставать, Земля тоже вносит свой небольшой вклад, это добавление к скорости ее вращения увеличивает продолжительность сидерического дня. Всего на тысячную долю секунды за век. Тем не менее, этого достаточно, чтобы через три миллиарда лет наша планета всегда была повернута одной стороной к своему партнеру, как уже делает Луна вследствие аналогичного механизма. Это означает, что в будущем на одной половине Земли не будет видно Луны, а на второй половине Луна будет крошечной, вместе с этим вся планета будет лишена стабилизирующего воздействия своего большого спутника – куска, оторванного от Земли 4,3 миллиарда лет назад вследствие удара небесного тела размером с Марс. Это, правда, произойдет через много-много лет! А пока давайте сядем на берегу моря, чтобы понаблюдать за волной прилива как символом жизни и жизненной силы микрокосма – системы, где царит Солнце, которое «является для нас основанием, и мы родились благодаря ему».

«Место хорошо выбрано, удалено от городского шума, скрыто в большом саду и может стать твердым основанием для изучения природы и занятий искусством благодаря открытому горизонту». Такими словами в 1817 году после прогулки по холму Мирадуа в Каподимонте астроном Джузеппе Пиацци, получивший известность как открыватель карликовой планеты Цереры, представлял Фердинанду I, королю обеих Сицилий, свою оценку места, выбранного для новой астрономической обсерватории Неаполя. Проект увидел свет по окончании пути, начатого в 1735 году, когда Карл Бурбон, новый правитель государства, ставшего самостоятельным после пребывания в статусе вице-королевства на протяжении двух веков, одобрил план преобразования Неаполитанского университета, предложенный старшим капелланом Челестино Галиани. В рамках реорганизации и перераспределения кафедр между преподавателями предусматривалось также преподавание астрономии и навигации. Эта мера была вызвана теми же потребностями, которые почти за век до того побудили правителей Франции и Англии основать Парижскую и Гринвичскую обсерватории: содействовать своему флоту, как торговому, так и военному. Молодое Неаполитанское королевство, обращенное к морю, нуждалось в реорганизации своей экономической и оборонительной системы, и на университет была возложена обязанность подготовить специалистов и в этой области.