– Он тебе нравится, – сказал Коннор. Дикая яблоня, усеянная глянцевыми темно-красными плодами, свешивала ветки к тропинке, словно приглашала угоститься; Коннор машинально сорвал яблоко, покатал в ладонях и вгрызся в кисло-сладкую мякоть.

– Кто, Тавиэль? – рассмеялась Эмма. – Нет, я раньше относилась к нему просто по-дружески, а теперь жалею. Кстати, за озером кончаются земли Дартмуна, мне надо быть осторожнее. Дорожу своей рукой, видишь ли.

Коннор не сразу понял, о чем она, а потом вспомнил о нитке.

– Мы не пойдем дальше, – миролюбиво ответил он и вдруг признался: – Я уже много лет вот так просто не гулял с девушкой.

Эмма посмотрела на Коннора, и в ее глазах проплыли мягкие лукавые огоньки, словно она очень старалась скрыть улыбку.

– Не любишь прогулки? – спросила она. Коннор пожал плечами. Здесь, под деревьями на берегу озера, было удивительно хорошо и как-то очень спокойно. Мир лежал перед ним – смотри, люби, будь частью мира. Коннор вдруг подумал, что, может быть, пришла пора остановиться. Перестать бежать, зажить спокойно, ходить к озеру в компании красивой девушки.

Он тряхнул головой. Дурацкие мысли, совершенно ему не свойственные!

– Обычно я оказывался на природе тогда, когда надо было расследовать очередное убийство, – сказал Коннор. – Буквально две недели назад прибирал очередную жертву Берты Валентайн в столичном парке.

Эмма понимающе кивнула, вдруг сделавшись очень серьезной.

– Ты поэтому так смотришь по сторонам? – спросила она. – Ждешь подвоха? Трупа в кустах?

– Здесь нет трупов, – ответил Коннор – все это время он привычно вслушивался в то, что их окружало, и не нашел ничего подозрительного. – И фейери не собираются на нас прыгать. С той стороны озера за деревьями идет парочка, вот и все.

Подтверждая его слова, с другого берега долетел смех. Эмма удивленно посмотрела на Коннора.

– Ты их увидел или почувствовал? – спросила она.

– Почувствовал. Это часть моей работы, – сказал Коннор, и ему сделалось грустно. Больше работы не будет. Он уже не высший советник отдела расследований. Все, что ему осталось – ассистировать шефу Брауни, если понадобится.

Неужели все кончилось? Все на самом деле кончилось?

– И других, кого убила Берта, ты тоже почувствовал? – спросила Эмма: негромко, так говорят, когда рядом происходит что-то страшное.

– Нет, – ответил Коннор. – Остальных нашла полиция, вызвали магов. Я потом убирал тела, говорил с родителями убитых… потому и сорвался. Есть те, кто не имеет права жить после сделанного.

Они какое-то время стояли на берегу, глядя, как волны бегут и бегут на песок, а потом пошли обратно.

– Зачем ты кокетничаешь с эльфом? – поинтересовался Коннор: ему захотелось встряхнуться, сбросить тоску, которая налипла на него, словно паутина. Во взгляде Эммы снова появилось удивление.

– Даже не думала, – ответила она, и Коннор с удовольствием заметил, что Эмма оправдывается. – Почему нельзя быть просто вежливой? А мне с ним, к тому же, еще работать.

Коннор усмехнулся.

– Удивительно! У тебя теперь есть свой дом, но ты все равно хочешь работать!

Эмма нахмурилась.

– Мне нужно то, что я могу получить собственным трудом, – ответила она.
– Мое. То, что у меня не отнимут. То, чего я не буду стыдиться.

– Так и Дартмун ты получила собственным трудом. И стыдиться тут нечего, – ответил Коннор, мягко приобняв Эмму за талию – девушка вздрогнула, но не отстранилась.

– Прекрати. Это… – на щеках Эммы снова появился румянец. «Ага, мы волнуемся, – довольно заметил Коннор. – Значит, голос рассудка тут уже не главный». – Это совсем другое дело.

– Какое же? – поинтересовался Коннор.

– Прекрати, – только и смогла повторить Эмма. Коннор улыбнулся.

– Я тебе нравлюсь, – уверенно сказал он. – И ты сама боишься тех чувств, которые в тебе просыпаются. Потому что ты уверена, что ни к чему хорошему это не приведет. И поэтому, – Коннор перешагнул через толстую ветку, упавшую на тропинку, перевел Эмму, – ты старательно делаешь вид, что наши отношения – это просто работа.

Они остановились. Эмма смотрела на Коннора с обидой и гневом. «Значит, я все сказал правильно», – подумал Коннор и произнес, осторожно пробежавшись пальцами по завиткам кружевам по вырезу платья:

– Но сердце – сердце говорит тебе, что никакой работой тут и не пахнет. Что тут все намного глубже и тоньше. Пока у тебя еще хватает сил заглушать его голос, но скоро их уже не хватит. Потому что разум, конечно, усмиряет плоть – но и плоть может диктовать разуму.

Лицо Эммы дрогнуло. В ее взгляде теперь клубилась чистая ярость, и Коннор обрадовался – он заглянул в ту глубину ее души, куда Эмма сама боялась смотреть.

– Чего ты хочешь? – едва слышно спросила она.

– Тебя, – искренне ответил Коннор. Губы Эммы дрогнули в нервной улыбке.