Когда-то мы с матерью были одни против всего мира. Иногда, когда жить становилось совершенно невмоготу, я садился возле крошечного оконца нашего дома и представлял себе брата или сестру: как мы гуляли бы вместе, играли в игры, давали сдачи обидчикам. Мать, конечно, не узнала о моих фантазиях. Она была слишком занята тем, чтобы мы смогли свести концы с концами. И мне оставалось только мечтать – потом, подрастая, я решил, что однажды выберусь из этой невыносимой нищеты, женюсь, и у меня обязательно будут дети, которые никогда не увидят тех дорог, по которым пришлось пройти мне.

Это и было бы исполнением моих давних желаний. Сбывшейся мечтой.

– Почему именно девочка? – поинтересовалась Глория, и в ее взгляде проплыли знакомые мягкие искры.

– Не знаю, - признался я. – Но она будет такая же красивая и боевая, как ты. А я научу ее готовить.

Глория сдержанно улыбнулась, и я подумал, что завел речь о какой-то невыносимой ерунде. Возможно, завтра утром, когда все очарование ночи развеется, она скажет, что вообще не хочет иметь дела с патологическим лжецом вроде меня, от которого не знаешь, какой пакости ждать в следующую минуту.

– Я никогда не думала о детях, - вдруг сказала она. – Знаешь, у меня большая семья, я понимала, что когда-нибудь выйду замуж, но все это было как-то очень далеко от меня. Когда-нибудь. В будущем. А пока мне надо учиться и идти своей дорогой, чтобы потом, когда будет нужно, дать им все, что понадобится.

Я понимающе кивнул. Маленькая лампа озаряла комнату тихим светом, за окнами стучал дождь, и ночь казалась непроглядно темной. Но сейчас Глория была рядом со мной, и мир выглядел большим, спокойным и очень уютным.

– Моя мать тоже хотела учиться, - сказав эту фразу, я вдруг понял, что никогда и никого не посвящал в дела моей семьи. Виктор Шмидт жил замкнуто, у него были приятели, которые не заходили дальше гостиной, а уж редкие отношения с девушками тем более не располагали к откровенности. И сейчас у меня тихо заныло в груди, словно я прикоснулся к чему-то очень важному, почти святому. – Хотела поступить в колледж и стать аптекаршей. Потом появился мой отец. Знаешь, там у него был спор с однокашниками. Сможет ли он, эльф, соблазнить человеческую девушку?

Глория едва уловимо улыбнулась. Улыбка была грустной. Не надо было быть предсказателем, чтобы дать правильный ответ.

Ни одна человеческая женщина не устоит перед мужчиной-эльфом. Прецедентов не было.

– Мать рассказывала, что он красиво ухаживал. Я не знаю подробностей, но знаю эльфов, - продолжал я. – Знаешь, на что он поспорил? На серебряную пуговицу с мундира приятеля! Любовь моей матери стоила всего лишь пуговицу…

Глория погладила меня по щеке – жест был полон заботы и тоски. Сейчас, в эту минуту, мы оба были настоящими и любили друг друга.

– Потом он ее, конечно, бросил. Получил пуговицу и исчез. Мать очень тяжело заболела, потом я родился, и какое-то время мы жили при монастыре, - продолжал я. – Потом ей стало легче, и мы переехали. Она, конечно, уже не пошла учиться, стала не аптекаршей, а травницей.

Я замолчал – вдруг понял, что рассказал о своей семье столько, что в груди сделалось больно. Глория прильнула ко мне, я обнял ее и в эту минуту хотел только одного: никогда больше ее не отпускать, потому что она разделила мое прошлое.

Вернее, это было не на минуту. Я знал, что это навсегда.

– Ты смог выбраться, - негромко сказала Глория. Я кивнул. Смог. И дорога из столичных трущоб заняла много лет и сделала меня тем, с кем я не очень-то хотел бы теперь водить знакомство. Теперь мне хотелось спокойной семейной жизни. Тишины. Солнечного осеннего леса, капелек застывшей драконьей крови, улыбки.

Я никогда не был сентиментален. Я давно знал, что люди имеют привычку высмеивать самое дорогое: стремление к любви, семье, дружбе…

– Теперь вот хочу настоящую семью. С тобой, - улыбнулся я. – И чтобы у нас была дочка, а потом еще одна. И чтобы им никогда не приходилось скучать и грустить.

Глория улыбнулась в ответ. Я поцеловал ее и, рассмеявшись, она сказала:

– Тогда нам еще придется над этим поработать.

10.2

Глория

Я проснулась ранним утром. Часы показывали половину пятого, за окном царила тьма, и дождь шел сплошной стеной. Виктор крепко спал, уткнувшись лицом в подушку. Я дотронулась до его плеча, но он даже не шевельнулся.