В неверном свете луны, просвечивающей через проём, угадывались на стенах высеченные фигуры эльфов. Один держал у губ флейту, дама с ниспадающими волной волосами занесла кисть над мольбертом. Тонконогая лань брала яблоко из рук юноши с острыми ушами.

По всей ширине дальней стены тонким слоем текла вода, собиралась на полу и сквозь трещины просачивалась вниз, а на водной плёнке на стене, как на экране, лунно светилось изображение стройной девушки в тонкой тунике. Сложив руки на груди и обратив вверх лицо, она пела.

Мы стояли неподвижно и слушали. Наконец, песня оборвалась, эльфийка повернула к нам голову. Это была Аэлирэнн, девушка с барельефа.

— Ты не сорвала розу… — мягким певучим голосом произнесла она. — Только тот, кто побывал в других мирах и теперь не находится целиком в этом, может услышать моё пение и увидеть меня под полной луной. Не так ли, Gwynbleidd?

— Да, я был в других мирах.

— И ты, юная Айни…

— Яна, — поправила я и получила пинок от Геральта.

Серебристый смех эхом прокатился по залу.

— Твой огонь скрыт, но он есть, — эльфийка помолчала. — Настанет день, и тебе придётся дать ему выход.

— Почему ты не ушла на Остров Яблонь вместе со всеми? — тихо спросил Геральт.

— Я не могу. Не могу показаться на глаза тем, кто погиб по моей вине. Я навечно обречена быть на границе между мирами, пока… — она помедлила. — Aenye, подойди.

Я, наконец, догадалась, что таким именем нарекла меня Аэлирэнн, и осторожно подошла к призраку.

— Возьми это и передай тому, кто так же, как и я, проклял себя. Проклял за то, что вёл за собой. За то, что обрёк молодых эльфов на гибель. Скажи ему, что в последний бой я приведу всех, кто скитается без покоя. В Дол Блатанна должны вернуться живые цветы!

Изображение прекрасной эльфийки затуманилось.

— Прощайте, — донеслось до нас, — Луна уходит.

Геральт склонил голову, я тоже. Призрак Аэлирэнн исчез, и совершенно прозрачная вода бежала по стене. Геральт всматривался в темноту, туда, где вода скапливалась в лужу.

— Что-то там видишь? — спросила я.

— Да.

Ведьмак достал из-за пазухи лучину, движением пальца зажёг и опустил к самому полу.

— Возьми.

Я протянула руку к чему-то, что блестело под водой. Поднесла к глазам. На тонкой цепочке белого металла висела крошечная, виртуозно выполненная неизвестным ювелиром роза.

— Белая Роза из Шаэрраведда, — прошептал Геральт.

В молчании мы вернулись в лагерь. Перед сном Геральт повернулся ко мне.

— Я говорил тебе, что ничего выдумывать не надо. Путь сам найдёт тебя.

Следующим утром мы с Геральтом выбрались на тракт — широкую разбитую грунтовку с засохшими колеями, размеченную кое-где верстовыми столбами с указателями. По дороге я пытала ведьмака, кого могла иметь в виду Аэлирэнн.

— Геральт, я не очень-то понимаю иносказания. Почему Аэлирэнн прямо не сообщила, кому мне следует отдать розу?

— Когда придёт момент, ты будешь точно знать — так это работает, — слишком на мой взгляд беззаботно ответил он.

— Но ты сам как думаешь, я должна отдать розу Иорвету?

— Хм-м… не уверен. Он слишком молод по эльфским меркам, и он как раз из тех, кто шёл за такими, как Аэлирэнн.

Тракт вывел к оживлённой фактории Карнат на берегу Ликсели. Поселение огораживал массивный частокол, и по подъездной дороге пылили гружёные телеги. На обочине торговки разложили на деревянных ящиках свои товары и хриплыми голосами зазывали клиентов.

— Дела тут идут бойко, — заметила я.

— В факторию привозят товары со всего восточного Каэдвена, а потом по Ликсели сплавляют их в Темерию и Реданию.

— А почему именно сюда?

— Выше Карната Ликсель несудоходна, там броды. А отсюда при желании можно доплыть до Новиграда.

Лавируя между телегами и стараясь не наступать в навоз и лужи лошадиной мочи, мы спустились по главной улице к пристани, где было пришвартовано единственное пузатое одномачтовое судно.

— Торговый когг, — пояснил Геральт, — пойдём поищем капитана.

Спешившись, мы протиснулись сквозь вереницу грузчиков, которые носили мешки на палубу. У бортов с криками летали чайки. Геральт уверенно вёл на корму, откуда раздавались громогласные команды.

Мы поднялись по ступеням на ют, и перед нами во всей красе предстал источник звука. Капитан был едва ли не выше Геральта ростом, но в пару раз шире, а в области талии так и втрое. Рубаха на могучей груди была расстёгнута, открывая изогнутый латунный свисток на толстой цепи и густые заросли, которые обладатель груди с наслаждением почёсывал. Та часть лица, что была видна из-за курчавой бородищи, могла бы принадлежать профессиональному боксёру, который очень много пропускал ударов в голову, и выглядела устрашающе, но сквозь щёлки опухших век на нас смотрели весёлые глаза.