— …чего делать-то. Подвесить за хвосты на вертел и поджарить на медленном огне… Вот писку-то будет…

— Можно на спицу насадить. Я у Хрипатого одолжу.

— Да ну, скукота. Сразу и кончатся. Лучше уж крысиного яда раздобыть…

— Шкурки ободрать, лапки повыдирать, глазки повыколоть…

— Чего спорим-то? Разыграем крысенышей по жребию, пусть каждый со своим забавляется, как хочет.

— А я как-то щенка возле поварни поймал, слышь? Сивухой его облил и поджег… То-то была потеха…

Ну-ну. И вот этими изуверами я еще восхищался пару часов назад? — мрачно спросил себя Гэдж. Еще готов был с ними задружиться и назвать своими товарищами?

— Уроды, — не поднимая глаз, пробормотал он себе в нос. — Палачи!

Он говорил совсем тихо — но его услышали: хотели услышать. Зря Гэдж думал, что на него не обращают внимания: к нему, чужаку, уже давно приглядывались и принюхивались опасливо и настороженно, как свора собак принюхивается к прибившемуся к стае незнакомому псу. Ждали только повода ткнуть его носом в его незавидное место… Рыжий Шаграх разом обернулся, подобрался, ровно хищник, почуявший запах крови.

— Ты! Ты, что ли, тут гавкаешь… из параши голос подаешь? — Он выпрямился во весь рост, повел плечами, за его спиной негромко угодливо захихикали. Рыжий был самым высоким среди мальчишек и, видимо, самым старшим по возрасту, ровесником Гэджу, если не взрослее, и явно чувствовал себя в «щенятнике» вожаком. — Козел вонючий!

— Да ну? Рад знакомству, — небрежно сказал Гэдж. — А меня зовут Гэдж.

Он, в общем-то, знал, чем все закончится, но заставить себя промолчать никак не мог. Рыжий раздраженно зарычал.

— Нарываешься, а? Повтори, что сказал!

— И повторю, — спокойно произнес Гэдж. Внутри него все бурлило от негодования и какого-то горького непонятного куража, страха не было, да и отступать было поздно. — Сволочи вы, вот что. Несчастных крысят мордовать… Герои!

Теперь на Гэджа враждебно смотрела не одна — несколько пар глаз: выжидательных, цепких, выдающих готовность к драке. Рыжий шагнул вперед, по-бычьи нагнул голову, сжал кулаки — увесистые, бугристые, с ободранными костяшками.

— Какой храбрец, — проговорил он с угрозой. — Из грязного угла не успел выползти — а уже на рожон лезешь, а? — На лице его выступили темные пятна. — Ну-ка, повтори еще раз, да погромче! Я что-то не понял… ты кого назвал сволочью, недоносок? Меня, никак?

Гэдж нервно усмехнулся. Все катилось по такой предсказуемой колее, что ему хотелось зевнуть — скорее от внутреннего напряжения, нежели от скуки. Внезапно вспомнился варг — тот, явившийся из ночи на далеком берегу реки Лимлайт, — который смотрел так же зло, свирепо и с вызовом, оскалив зубы, подергивая жилкой, роняя из пасти нитку мутной слюны…

— И тебя — в частности, — медленно проговорил он, поднимаясь. — Экий ты непонятливый. Может, еще раз повторить? Доходчивыми словами?

Он был готов к драке, и все же нападение застало его почти врасплох — так стремительно кулак Рыжего взметнулся снизу вверх и припечатал его в скулу. Впрочем, стычки с верзилой Лутом кое-чему Гэджа все-таки научили, так что он даже сумел увернуться и удержаться на ногах… живо подскочил к Рыжему и, прежде, чем тот вновь сумел обрести равновесие, изо всех сил пнул его носком сапога по колену: этот прием всегда действовал безотказно. Сработал он и на этот раз — то ли Рыжий был слишком самоуверен, не воспринимая Гэджа всерьез, то ли не ожидал от новичка такой прыти — только он глухо взвыл, пошатнулся и, хватаясь за ногу, медленно завалился набок, точно подрубленное дерево.

Мальчишки завопили от ярости.

Кто-то из шаграховой шайки подставил Гэджу подножку. Он упал — и на него навалились скопом, визжа и улюлюкая; кто-то впился в него когтями, кто-то совершенно по-бабьи вцепился в волосы, кто-то норовил достать жестяным кувшином по голове… Тут бы Гэджу и не поздоровилось, но, на его счастье, рядом раздался грозный рык Рраухура: наставник вмешался в свару, злобно рыча, бранясь и щедро раздавая направо и налево удары кнутом. Подскочил и Каграт, живо сгреб Гэджа за шиворот и, расталкивая «щенков», выволок из гридницы в коридор.

— Ах ты… с-сука! Зелен еще тут кагал заваривать! — яростно прохрипел он — и так швырнул сына головой о стену, что у Гэджа, на полном ходу вломившегося в холодный камень лбом, затрещали кости. — Ну, погоди мне… Идем!

У Гэджа на секунду потемнело в глазах… Он удержался на ногах только потому, что под руку ему подвернулся выступ стены. Из-за захлопнувшейся двери все еще доносились ругательства, возня, щелканье кнута и визгливые вопли тех, кого настигали удары…

Всю обратную дорогу до дома Каграт злобно молчал, таща Гэджа за собой чуть ли не волоком. Гэджа мутило, ноги у него подгибались, в глазах двоилось, в ушах гудело, в голове что-то трещало и плескалось — в ней как будто перетекала туда-сюда пригоршня расплавленного свинца. Внутри него все точно окостенело… он воспринимал происходящее как-то странно, отстраненно, словно бы наблюдая за окружающим сквозь толщу воды. В душе его не было ничего — ни страха, ни ярости, ни обиды — лишь дырой зияла пустота, лакуна, черная ледяная пустыня, простершаяся до горизонта. Лишенный опоры, он проваливался в эту пустоту, как в колодец — в узкую бесконечную трубу с толстыми, темными, холодными стенами — и не имелось в этом колодце дна, и не достигали мрачной глубины его ни звуки, ни ощущения, ни чувства, ни обычное человеческое тепло, а свет — неверный отблеск света — мерцал лишь где-то там, в недосягаемой вышине — крохотной и далекой обманчивой звездочкой…