— Разве? Я бы сказал, что довольно посредственные. Да и тема, того… заезженная. Там дальше наверняка что-нибудь про очи, подобные звездам, волосы, сотканные из солнечного луча, пышные наливные перси, прелестные ручки-ножки-губки и прочие части тела…

— Ничего ты не понимаешь в поэзии, друг мой! — сердито сказал Гэндальф. Он вновь сунул трубку в рот и, насупившись, яростно запыхтел ею, с головы до ног окутавшись облаком ядреного табачного дыма.

Мелкий белый песок, нагретый солнцем, еще хранил тепло жаркого летнего дня. Самозабвенно заливалась трелями в кустах какая-то красногрудая пичуга. Пиликали в траве цикады, громко и напористо, пытаясь перескрипеть друг друга, словно на соревновании невидимых скрипачей. В воде неподалеку от берега стояла цапля, нахохлившаяся и надменная, брезгливо поджав одну ногу — ни дать ни взять знатная дама, вынужденная пройти по жидкой весенней грязи. На подставленную ладонь волшебника опустился крохотный мотылек невнятной пыльной расцветки, пошевелил усиками, сложил и вновь распластал невесомые крылышки. Гэндальф любовался им, поворачивая руку так и этак, точно не бледная, как моль, неприметная бабочка сидела на ней, а возлежал драгоценный, переливающийся всеми цветами радуги сверкающий камень.

— Посмотри, Гэдж. Какая прелесть, правда?

— Угу, — вяло пробормотал орк. Он никак не мог понять необъяснимой способности волшебника находить красоту в самых блеклых, непривлекательных и невзрачных на вид созданиях.

Смеркалось. Последний сказочный островок уплыл куда-то к востоку, и над рекой повисла ночь, накинула на землю расшитое звездами покрывало. Костер догорал; Гэдж, грызя травинку и заложив руки за голову, лежал на одеяле и смотрел на небо, отыскивая там знакомые ориентиры. Небо здесь было таким же, как в Изенгарде — глубоким и необъятным, с теми же самыми звездами и созвездиями, привычными орку, как старые друзья, и Гэджу вдруг вспомнился дом: мрачный, пахнущий прелью Ортханк, его собственная маленькая каморка с окошком, выходящим на запад, древние скрипучие часы в «лаборатории», Саруман, склонившийся над колбами и пробирками, на стеклянных гранях которых загадочно поблескивают отблески свечей… Я что, скучаю? — с неудовольствием спросил себя орк. И сам себе (тоже с неудовольствием) ответил: ну да, скучаю… немного… и что?

Волшебник свернулся рядом калачиком, укрывшись плащом и подложив под голову набитую травой котомку.

— Тут городок есть за лесом, Делл называется, — позевывая, лениво сказал он, — завтра попробуем раздобыть там лодку, чтобы перебраться через Лимлайт. У меня есть знакомый трактирщик, думаю, он нам подсобит…

Интересно, спросил себя Гэдж, существуют ли на западном берегу Андуина хоть какие-то города, сёла и веси, где у волшебника нет знакомых трактирщиков?

— А что там дальше, за рекой, Гэндальф?

— Та же степь, что и здесь. Поле Келебрант. Когда-то там был лес, и жили эльфы, но времена те давно остались в прошлом. Лес исчез, эльфы тоже — ушли дальше к северу, в Лориэн. Сейчас это, в общем, «ничейная земля»…

Он не договорил: в ночной тишине над рекой внезапно родился странный, пугающий звук — низкое утробное рычание, с каждым мгновением набирающее силу, переходящее в долгий, свирепый, ввинчивающийся в уши пронзительный вой. Гэдж невольно вздрогнул. Вой доносился с противоположного берега реки, оттуда, с «ничейной земли» — громкий, несмолкающий, яростный, похожий на волчий… но что-то в нем было настолько жуткое и настолько не-волчье, что орка с головы до ног пробрал мерзкий липкий ознобец. Это был не вой — вопль грешной души, расстающейся с телом, лютое унылое стенание, исполненное невероятной тоски, злобы и ненависти…

Орк оцепенел. Ночной туман, поднимавшийся от реки, ласково объял его дрожью, холодом и слабостью в коленях.

— Эт-то еще что? — запинаясь, пробормотал Гэдж.

Гэндальф, привскочив, вглядывался в темную стену деревьев, стоявших у воды на противоположном берегу, настороженно и внимательно, с некоторой тревогой.

— Степные волки… — пробормотал он. — Вышли на охоту.

— Ты уверен, что это действительно… волки? — Гэдж облизнул губы — уж больно страшным и мерзким, проникающим до самых печенок был этот донесшийся из мрака ушераздирающий вопль.

Вой раздался снова, но уже тише, слабее, глуше — видимо, тот, кто его издавал, отдалился от реки куда-то в степь. Потом и вовсе умолк — и больше не повторялся…

— Уверен, — мрачно сказал Гэндальф. Но, прежде чем лечь, зачем-то подтянул к себе свой посох, валявшийся в траве неподалеку, и положил рядом с собой.

* * *

Утром, когда Гэдж проснулся, волшебника рядом не обнаружилось.

Но зато на полоске гладкого мокрого песка возле самой воды нашлась надпись, сделанная прутиком: «Я ушел в Делл. По делам. Гэндальф». Ну что ж, этого следовало ожидать…

Ниже темнела гневная приписка:

«Даже не вздумай!»

«Не вздумай что?» — в недоумении спросил себя Гэдж. Уйти? Залезть на дерево? Купаться? Танцевать джигу на берегу в чем мать родила? Совершить еще какие-нибудь столь же великие и достославные подвиги? Поразмыслив, орк решил не ломать голову над туманными гэндальфскими посланиями, явно не подвластными скромному разумению простых смертных — волшебник, старый плут, выбрал такую расплывчатую формулировку наверняка неспроста, дабы разом пресечь все безрассудные, на его взгляд, деяния спутника во всех возможных и вероятных направлениях.

Орк не стал заново разжигать угасший костер. Выхлебал на завтрак холодную уху, оставшуюся с вечера, выскреб пучком сухой травы котелок. Собрал в сумку свои пожитки. Достал чистый лист бумаги — один из двух оставшихся — и торопливо записал незамысловатый сюжетец, на днях пришедший ему в голову. Понаблюдал за чайками, которые устроили свару на ближайшей отмели в борьбе за какую-то особенно вонючую гроздь ракушек. Гэндальф все не возвращался, и Гэдж, не зная, куда себя деть, отправился бесцельно бродить по берегу меж зарослей тростника и плакучих ив. Неподалеку он обнаружил густой ежевичник, и некоторое время пасся среди колючих кустов, собирая темные, покрытые сизой патиной ягоды, мало-помалу продвигаясь вглубь небольшого прибрежного лесочка…