— Келебриан — твоя дочь, — произнес он наконец так тихо и осторожно, точно, стоя на берегу перед полузамерзшим водоемом, пробовал, не расколется ли под ногой хрупкий ноябрьский лед.

— Рад, что ты об этом помнишь, — сухо откликнулся Келеборн. — Об остальном мне нужно рассказывать, или ты сам догадаешься?

— Я уже догадался, — негромко сказал волшебник.

— Когда?

— Вчера.

Келеборн, плотно сжав губы, смотрел прямо перед собой.

— В 2509 году Келебриан, — произнес он отрывисто, — отправилась из Ривенделла в Лориэн навестить родичей, и на горном перевале попала в засаду, устроенную орками. Она оказалась в плену, в полной власти этих гнусных тварей… и только Эру ведомо, что ей в те мрачные дни довелось испытать! Элладан и Элрохир спасли её из неволи, но она так никогда и не смогла оправиться от пережитого, как ни пытался Элронд исцелить её душевные раны… и вскоре вынуждена была покинуть Средиземье и уплыть в Валинор.

— Не надо, Келеборн, — тихо сказал маг. — Я знаю эту историю.

Эльф некоторое время молчал, глядя в лес, тяжело опираясь на тоненькие резные перильца, ограждавшие талан. Лицо его было спокойно и неподвижно, только морщины серой паутинкой пролегли на высоком челе, да складка возле губ обрисовалась глубже и четче.

— Этот амулет раскололся в тот момент, когда попал в грязные лапы орков, — произнес он голосом столь бесцветным, ровным и невыразительным, что волшебнику стало не по себе. — Кончился мир, истаяла надежда… рухнули столпы веры и силы. — Он с такой яростью стукнул обеими руками по верхней перекладине перил, что она испуганно скрипнула под его ладонями. Резко обернулся к магу. — Вот так. И до сих пор полагаешь, что твой… твой неотесанный орк более достоин владеть этой древней реликвией, нежели моя несчастная семья?

Сжав губы, он сурово смотрел на волшебника, ожидая ответа: непреклонный, властный, волевым усилием заставляющий себя сохранять хладнокровие, бесконечно убежденный в своем праве и в своей правоте. Но Гэндальф сильно интересовался кончиком своей бороды и не поднимал глаз.

— Ну, не стоит считать Гэджа таким уж неотесанным, Келеборн, — пробормотал он наконец. — Это, прямо скажем, мало соответствует действительности.

Эльф досадливо поморщился.

— Пусть так. Не цепляйся за слова, Митрандир! Каким бы твой орк там ни был, он, в конце концов, остается всего лишь орком.

— И это, конечно, является достаточным оправданием для любой несправедливости, допущенной по отношению к нему.

— Я не понимаю, о чем ты.

Волшебник поднял голову.

— Какая гнусная ирония причудливого переплетения судеб… Я очень хорошо понимаю твои чувства, Келеборн. Но вот незадача: для Гэджа этот злосчастный амулет тоже не простая безделушка — это единственная вещь, доставшаяся ему от родителей.

Келеборн язвительно хмыкнул.

— Амулет этот попал в лапы его родителей… вернее — прародителей путем бессовестного насилия, разбоя и грабежа. Твой орк — прямой потомок тех гнусных мерзавцев, которые когда-то заставили страдать и едва не погубили мою единственную дочь.

Гэндальф рассеянно разглядывал прожилки на лежавшем на его ладони серебристом листке мэллорна.

— Вряд ли Гэдж должен отвечать за грехи далеких предков, — мягко возразил он. — С тех пор миновало уже больше трехсот лет…

— И что? — гневно вопросил Владыка. — Добавь еще эти дурацкие фразы про «всё проходит» и «время лечит»! Для меня и Галадриэль все это живо и свежо точно так же, как будто случилось вчера! Эльфийская память не знает… жалости.

Он отвернулся, не желая смотреть на волшебника, досадуя на его, Гэндальфа, упрямство и толстокожесть — эльфу казалось, что он мог бы рассчитывать на большую чуткость, участие и единомыслие со стороны мага. Впрочем, если уж этот бесцеремонный серый бродяга посмел притащить к рубежам Лориэна злосчастного орка — будто в насмешку над древними эльфийскими заповедями в целом и лично над ним, Келеборном, в частности! — так чего ещё следовало от него ожидать?

Волшебник негромко вздохнул за его спиной.

— Послушай, Келеборн. Амулет был отлит из галворна — материала необычного, редкостного и сочетающего в себе многие неизученные свойства. Его создатель — Маэглин, эльф, впустивший в свое сердце тьму, не погнушавшийся предательством и сговором с Морготом. Так не заключает ли эта вещица в себе некие недобрые чары… смутную тень зла, призывающую беды и несчастья на головы владельцев? Не опасно ли хранить в Лориэне такую, прямо скажем, странную и сомнительную вещь?

Келеборн насмешливо хмыкнул.

— Неплохая попытка, Серый! Ты хочешь меня напугать?

— Скорее — предостеречь…

— Не нужно. Изначально «сит-эстель» был изготовлен с благими целями и символизировал союз надежды и мира, и Маэглин не прикасался к нему с тех пор, как отдал царю Тургону… а сейчас амулет и вовсе расколот напополам и потому напрочь лишен каких-либо магических свойств. Для нас это — дорогая семейная реликвия, свидетельство величия дней Первой Эпохи, а в первую очередь — память о единственной дочери… если ты этого еще не понял.

— Я понял. И ни в коем случае не хочу умалить вашего горя и негодования, Келеборн, я знаю, как больно и горько вам вспоминать о произошедшем. Но пойми и ты меня… я не имею права вот просто так отдать вам «эстель» без согласия на то «моего орка».

— Не «отдать», а, скорее, «возвратить законным владельцам», — холодно поправил Владыка. — Не нужно смущать меня неправильными формулировками, Серый.

— Кроме того, я дал Гэджу слово, что верну ему амулет в целости и сохранности. Ты хочешь заставить меня нарушить данное обещание?