Забыв об усталости, неудобной обуви, я отправилась в зал греческой керамики и, только увидев собственными глазами, оценив размеры некоторых изделий древних гончаров, поняла, почему Ник так смеялся надо мной в тот день. Он без сомнений многое мог бы рассказать мне об этих старинных сосудах. Только его не было рядом. От этой мысли стало неожиданно грустно. Черно- и краснолаковые вазы потеряли в моих глазах привлекательность, поэтому я решила завершить экскурсию.

Шла, полностью погрузившись в мысли, и заблудилась. Поняла, что вышла не туда, когда в очередном зале увидела выставку античных украшений. Что, в конце концом, происходит? Подумала, что на сегодня Греции с меня достаточно, но внезапно почувствовала, будто некая сила потянула меня в ином направлении. Не стала сопротивляться, но решила, что только взгляну на несколько экспонатов и сразу покину это место.

Среди всего многообразия ювелирных изделий одна пара сережек привлекла мое внимание — золотое плетение, напоминающее колос, с темными, немного отличающимися по цвету камнями. Они были меньше и скромнее других, но показались мне самыми прекрасными из всего увиденного. Я никогда не питала страсть к украшениям, считая лучшим подарком книги или билеты на выставки в театр. Тем не менее меня не покидало чувство, будто я видела их раньше, больше того — держала в руках и даже носила. Бред, но я будто наяву ощутила их тяжесть, хотя ничего, кроме золотых «гвоздиков», подаренных мамой на шестнадцатилетие, никогда не носила. Испытала непреодолимое желание прикоснуться к ним, но все, что могла — только дотронуться до толстого стекла, надежно защищавшего их.

— Это антракс* или карбункул, как его называют у меня на Родине, — камень царей и символ любви. Возьми их. Пусть эти серьги будут моим первым подарком, напоминанием о моих чувствах к тебе, пока мы будем в разлуке.

Я снова услышала этот голос, только не во сне, а наяву. Оглянувшись, поняла, что зале кроме меня и группы туристов из Китая никого не было. Я будто потерялась в пространстве и времени. Комната закружилась со всеми посетителями и экспонатами. На смену этой бешеной пляске пришла милосердная тьма. Я потеряла сознание.

Очнувшись некоторое время спустя, отказалась от медицинской помощи, поблагодарила персонал музея за беспокойство и покинула его. Боль от удара головой о каменные плиты пола была ничто по сравнению с тем чувством радости и потери, которое я испытала, глядя на эти злосчастные серьги.

В отель успела вернуться до приезда Андрея. Он снова задержался сначала на заседании, а потом на ужине с партнерами Нежинского по бизнесу.

— Говорят, Париж прекрасен, — произнес он, ложась рядом и обнимая меня. — Жаль, что нам с тобой так и не довелось его увидеть.

Я промолчала, сделав вид, что уснула. Говорить совершенно не хотелось. После событий сегодняшнего дня я поняла, что медленно, но верно сходила с ума, но не спешила делиться этим страшным открытием.

Мало помалу волнение прошло, и случившееся в Лувре показалось мне простым совпадением. К недомоганию добавилась усталость, отсюда странные ощущения и потеря сознания. Андрею ничего не сказала, не желая лишний раз расстраивать его, а от Рената Мансуровича скрывать ничего не стала. Он за короткое время сумел настолько расположить меня к себе, что у меня не осталось от него тайн. Мужчина выслушал мой рассказ, но никак не прокомментировал.

Неделю спустя мы отмечали юбилей отца, на который он пригласил не один десяток гостей, в том числе и семью Андрея. Праздник, который я хотела провести в узком семейном кругу, превратился в целое мероприятие, но родители были счастливы, а это было важнее моих планов и ожиданий. Родные и знакомые, поздравлявшие папу, считали своим долгом отметить и мое присутствие, а также уточнить, как скоро я сама собираюсь замуж. Я давно перестала обращать внимание на бестактные вопросы и только отшучивалась, крепко держа за руку Андрея. Он тактично молчал.

Видений больше не было, сны о несуществующей жизни меня не беспокоили. Я, кажется, пришла в норму, и даже отменила несколько сеансов гипноза у психолога. За эти годы они мне так надоели, что я решила: могу позволить себе роскошь жить обычной жизнью. Несмотря на отсутствие прогресса — воспоминания о том, с чего начались мои неприятности ко мне так и не вернулись, — я была благодарна Ахметову. Он заставил меня по-новому взглянуть на себя, свою жизнь и помог обрести уверенность в себе. Я перестала опасаться возможных истерик или приступов неконтролируемой агрессии.

С Сережей мы больше не виделись. Несколько раз созванивались, но это были ни к чему не обязывающие разговоры. Я видела в нем друга и хотела, чтобы он понял и принял мою позицию, не питая иллюзий. Именно поэтому ограничила наше общение. С глаз долой, из сердца вон — верила, что это сработает.

***

Все хорошее имеет свойство заканчиваться, так и мой двухнедельный отпуск подошел к концу. Отдохнувшая, загоревшая, я воспользовалась установившейся аномальной жарой и вместо привычных юбки и блузки надела новое ярко-желтое платье-футляр. Наверно, я перестаралась, потому что даже Петр Иванович оторвался на мгновение от калькулятора и произнес: