— А что же Вы, милая? Семейный бизнес Вас совсем не интересует? — обратился к брюнетке мой папаша. В его глазах я заметила искру азарта.

— Ну что Вы, Виктор Маркович! Я вообще считаю — не женское это дело… Хотя, бывают, конечно, исключения, я не спорю. — Она прикусила язык, несмело покосившись на меня.

Брюнетка не долго баловала нас своей компанией — сославшись на усталость, она вскоре покинула мероприятие вместе с личным водителем.

— Ей завтра рано вставать, — пояснил Олег. — Ложится в больницу.

По количеству ботокса во лбу, филлеров в губах и силикона в декольте не сложно было догадаться, что из "больниц" она не вылезала. Оставив стариков наедине — обсудить последние детали контракта, мы удалились на террасу. Зябкий ветер пробирал до костей, заставляя нас неуютно ёжиться, а наши сигареты изрыгать летучие искры. Мы молчали, делая вид, что наслаждаемся вечером.

— Значит, правая рука? — я не выдержала первой.

— Угу, — он ответил не сразу. — Я ведь и впрямь детдомовский. Старику для грязной работы нужны были люди, за которыми никто не стоит, которым нечего терять. Я годился для самой грязной — стрелки с бандюками, незаконные сделки, задания за рубежом, чёрный бизнес — вижу, ты девочка непростая, а значит, и сама должна понимать, как порой дела делаются. Меня сто раз могли убить, и сто раз я был на волоске, но каждый раз обходилось. Изначально будучи расходным материалом, постепенно я примелькался старику, и он, уверовав в мою неубиваемость и неубиваемую преданность, потихоньку стал подпускать меня ближе к телу. — Он затянулся, высасывая огрызок растрёпанной ветром сигареты почти до фильтра — то ли собирался с нужными мыслями, то ли надеялся, глотнув дыма, отвлечься от ненужных. — Машка подвернулась очень кстати. Захомутать её было несложно, а дальше уж своим нытьём она уломала папашу одобрить брак, да и тот не долго сопротивлялся — ко мне он уже успел прикипеть, а относительно способностей своей кровинушки иллюзий не питал. Так и живём — уж скоро десять лет. Теперь ты знаешь, кто я и что я. — Он замолчал, прикуривая новую. — Презираешь? — Я не ответила, тоже прикурив новую. — Не все рождаются с золотой ложкой… — Вновь заговорил он.

— Не презираю. Но и не заслуживаю презрения. — Я ответила то, что первым пришло в голову, а он вопросительно поднял брови. — Я не выбирала, с ложкой мне родиться или с кочерыжкой.

Мы проводили стариков ближе к полуночи, а сами, сославшись каждый на свои дела, остались в ресторане. Выпив ещё немного, мы прогулялись до Ритца и продолжили вечер уже в номере.

За те девять месяцев, что я их не видела, шрамы на его животе стали тоньше и теперь мягкой паутинкой угадывались на загорелой коже лишь мне как человеку, который точно знал, что они там есть. Он разглядывал мою ладонь в мерцающем свете настольной лампы — долго и тщательно, а потом накрыл её губами. Он помнил. От этого становилось только паршивее.

— Послезавтра мы станем коллегами, — озвучила я дурацкую мысль, которая проклятием висела над нами обоими. — Это положит начало бизнесу. И конец… остальному. Не знаю, как я вынесу твою близость… И близость твоей жены.

— Не думай об этом, — уклончиво прервал меня он. — Не думай.

Проснулась я, как и ожидала — в одиночестве. В голове шумело от выпитого накануне, тело, изголодавшееся по ласке, ныло, молило о продолжении — полученного ему казалось мало. Смятое платье небрежно лежало на спинке кресла, туфли валялись по разным углам номера. Чувство собственной шлюховатости заставило бессильно всхлипнуть. Неужели, случайные потрахушки раз в год — это всё, что я заслуживаю? А вскоре не останется и этого…

Зазвонил телефон — девушка с ресепшена соединила меня с абонентом, пожелавшим остаться неназванным.

— Это я, — начал он, даже не пожелав доброго утра. — Кажется, я забыл в номере папку с рабочими документами. Не могла бы ты, когда будешь выезжать, отнести её на ресепшен — я позже заеду и заберу?

— Конечно, — прохрипела я и закашлялась. В трубке раздались короткие гудки, а я всё кашляла, и кашляла, и кашляла.

Папка с бумагами и впрямь нашлась в номере — я помнила, как Олег таскал её с собой весь вечер и ума не прилагала, как он мог её забыть. Наверное, это всё проклятый хмель (и секс). Папка была пухлая, до отказа набитая — того и гляди застёжки слетят. Я долго пялилась на неё, не испытывая ни беспокойства, ни интереса — лишь тонкий голосок интуиции где-то на задворках сознания подстрекал меня к очередному бесчестному подглядыванию в чужую жизнь. А, была не была. Я сняла скрепы и открыла таинственное портфолио. Уже через минуту мне пришлось подбирать свою челюсть с пола, а через две я дрожащими руками фоткала каждую страничку на телефон, превозмогая обиду и негодование.

Папку я оставила на ресепшене, а сама, прижимая к груди мобильник, как реликвию, поехала к отцу — в квартиру, в которой я выросла и которую не посещала с того самого дня, как обзавелась своей (да, нехождение по гостям у нас семейное). Отец пил бренди, курил сигары и слушал Синатру. Он праздновал завтрашнюю сделку. Я налила бренди себе, потом ещё, а потом наконец предъявила улов. Кубинская сигара отклеилась от папиной губы и покатилась по кафельному полу к волочащейся по нему шторе, чудом не став причиной пожара.

— Откуда у тебя всё это? — только и сумел выдавить он. Из бумаг чётко следовали истинные мотивы Стельмаха относительно сделки: через подставных лиц он намеревался скупить у мелких акционеров необходимое число акций, дабы завладеть контрольным пакетом, а позже с помощью финансовых афёр избавиться от нас папой в совете директоров и единолично презентовать компанию на ближневосточном рынке уже как часть собственного холдинга. — Откуда, я тебя спрашиваю?

Будто "откуда" было тем, что имело значение.

— Телом раздобыла, — огрызнулась я, почувствовав, как мерзость оседает на кончике языка.

— Молодец, — ответил он. — Я всегда знал, что девки полезнее пацанов.

Ну, вот и поговорили. На этом день семейного воссоединения было решено закончить. Я отправилась к себе — зализывать раны, а отец сел на телефон. К вечеру, проспавшись, я обнаружила сразу два сообщения. Первое — от отца: "Сделка отменена. Я приму все меры, чтобы разорить этого сучёныша в ноль. Это уже дело принципа". Злопамятность отца не была для меня чем-то новым, в отличие от откровенности. Он делился со мной своей злостью, а значит… Видел во мне союзника? Второе сообщение пришло с неопределённого номера: "Тесть в бешенстве, шерстит всё окружение в поисках крысы. У жены лопнул имплант, уже вставили новый. В твоей любви лазить по чужим личным вещам я не сомневался". Его сообщение я стёрла, уже зная наверняка: пусть коллегами мы не станем, но никуда друг от друга теперь не денемся. Даже если будем очень стараться.