— Жизненной силой, — тень начала сбиваться в комья, обретая форму зверя. Маг напрягся сильнее и снова вытер кровь рукавом камзола.

— Я умру? — не сводя глаз с его лица, шепотом спросила Марта.

— Нет, ты будешь жить долго. И счастливо. Главное — уезжай отсюда как можно скорее. Забирай мать и уезжай подальше. — Маг вдруг сделал шаг вперёд, оказавшись почти так же близко, как недавно стоял Магнус, но Марта не ощущала отвращения и желания сбежать. Должна бы, но нет. Губы мужчины тронула печальная, мягкая улыбка и девушка подумала, что чудовище просто не может так улыбаться. А потом он наклонился и легко коснулся своими прохладными губами ее губ. Первый в жизни поцелуй. Марта вздрогнула и отшатнулась. От шока, от мысли, что ее поцеловал проклятый маг, и ещё от того, что ей не было неприятно.

— Береги себя, Марта. И уезжай. — Маг шагнул назад и исчез, просочившись через плотное сплетение веток кустарника, а Марта смотрела ему вслед, подняв ладонь, коснулась губ, все ещё не веря в произошедшее. Вопросов стало только больше. Почему он заступился за нее? Откуда вообще здесь взялся? И зачем поцеловал? Вот так. Ничего не требуя сверх поцелуя. Тени исчезли вслед за ушедшим мужчиной, Магнус все ещё лежал на земле. Марта присела, убедится, что дышит и жив. Конечно, оставлять его тут плохо, замёрзнет же, но и сидеть, ждать его пробуждения нельзя. Вдруг снова попытается напасть? Или ещё того хуже обвинит, что это она на него напала. Магнус мог. И ему бы поверили. Что же теперь делать?

В голове звучал голос мага:

— Уезжай, Марта. Скорее и подальше уезжай.

Но… ей ведь нельзя уехать. Отец говорил, что нельзя ни за что на свете.

Марта сжала голову руками. Что теперь делать?

— Мартаа, — опять этот жуткий шепот. Марта опасливо обернулась, но в тускло освещенном углу никого не было. Они с матерью экономили свечи и потому часть дома вечно казалась спящей в таинственном полумраке. Темноты девушка никогда не боялась, но теперь… Все чаще ей слышался какой-то голос. Жуткий, свистяще-потусторонний. То мерещилось, будто из труб ветром завывает и куда-то за собой зовет, то вдруг вот так подкрадывался со спины откуда-то из дальнего угла комнатки.

Первое время Марта списывала на кошмары. С той встречи с магом она так плохо спала, что под глазами проступили фиолетовые полукружия синяков, придавая худому лицу болезненный и несчастный вид. Ей снился лес. Залитые солнцем поляны, веселый щебет резвых, разномастных птиц в медовых отливах закатных лучей, запах вереска и какой-то кисловатой, пряной травы. Небо вдруг тяжелеет, легкие воланы облаков густеют, как комья только свернувшейся простокваши, над лугом все еще летит женский смех, смешанный с детским, но обрывается на высокой, протяжной ноте. На сочную, посеревшую траву падает тень. Очертания женского тела, змеистые локоны растрепанных волос… Какой-то ребенок отчаянно орет полное кусачего ужаса “мама”. И столько в этом крике боли, тоски и растерянности, что Марта каждый раз просыпается, тяжело дыша, так и недосмотрев ни разу до конца. В гулком биении сердца все еще проступают отчаянные всхлипы и страшный окрик “БЕГИ”.

Она ворочается, не может потом подолгу уснуть, часто так и остается лежать до утра, гадая, что все это значит, откуда пришел кошмар и почему никогда не проявлялся раньше. Картинка никогда не менялась деталями, как обычно должно быть во снах, и это пугало еще сильнее.

— Тебе когда-то снились одинаковые сны? — безучастно ковыряя ложкой в каше, Марта следила за тем, как мать хлопочет по кухне. Сельчане все также продолжали свои нападки, так что обе женщины старались пореже выходить из дома. Магнус не появлялся, но и поклепов от нее Марта не слышала. Может, в самом деле не обманул маг и этот ей больше не станет докучать?

Мать обернулась, отложив ступку. Скрестила руки на груди, молча изучая дочь.

— Ты последнее время сама не своя. Все дело в них? — короткий кивок на окна был лишним, в ком в “них” могло быть дело, ясно без дополнительных намеков. — Или есть что-то еще, что тебя беспокоит?

— Мне снятся кошмары, как будто кто-то зовет по имени, — отложив ложку, Марта растирает плечи, вдруг покрывшиеся мурашками. Даже звучало дико. — Не только во сне. Я, наверное, схожу с ума, но мне кажется, это лес зовет. Так и тянет туда пойти.

Эстер покачала головой, прикрыв глаза. Когда редкие ресницы вновь поднялись к бровям, в зрачке стояло отчаяние. Утерев руки передником, женщина села на пошатнувшийся стул — давно пока чинить, да мужской руки в доме нет.

— Ты родилась здесь, дочка, — новость эта заставила Марту податься вперед, а после сразу же отшатнутся от обреченности на лице матери.

— Я всегда думала, что родилась в городе, — не понимающе протянула она. — Отец тогда вернулся с выпускной практики и…

— Все так, вернулся. Вот в этом самом лесу и был с наставником своим магистром Рошет, — Эстер отвела взгляд куда-то в окно. — Помню, вернулся всклокоченный, мы тогда только-только поженились после экзаменов, и перед отъездом он снял небольшую комнатку над цветочным магазинчиком. Помогал хозяйке выращивать цветы силой, потому и сдала нам за гроши. Так вот… вернулся растрепанный, взгляд дикий, а в руках корзинка. Вот, говорит, Марта. Принес нам дочь. Примешь нас двоих?

Я сначала плакала, думала, нагулял на стороне, а мне врет, что найденыш, но оказалось, тебя кто-то оставил в лесу под листьями ольховника. А Жерме — добрая душа — не смог бросить зверям на растерзание. В лесу поднялся буран, вот и прихватил тебя с собой. В селе родных не нашлось, и Жерме не придумал ничего лучше, как забрать дитя в город. Настаивал, чтобы себе оставили. И хорошо, что так — других-то деток нам боги не послали.

Марта зажала рот ладонью. Мать все так же не смотрела в ее сторону, так что вряд ли видела, как по щекам девушки катятся крупные горошины слез. Всю свою жизнь она считала Эстер и Жерме родителями, а, выходит, все не так. Вся жизнь, с первого самого вздоха — обман.