— Наверное… — он сделал паузу, — медно-рыжей головой.

На минуту повисло молчание, потом взрыв хохота сотряс комнату: абсолютно все присутствующие были рыжими, только разных оттенков. Парис посмотрел на Троя. Он испытывал братскую нежность к этому своему брату. Да и как иначе? Такой красивый чертенок, всегда в прекрасном настроении, с улыбкой на лице. Деревенские девушки совершенно бессовестно увиваются за парнем. В нем нет ничего от мрачности самого Париса, его тяжелого взгляда, унаследованного от предков Кокбернов.

— Ну и что ты сегодня добыл? — спросил Парис.

— Двух благородных оленей и косулю, — с гордостью ответил Трой.

Парис одобрительно хмыкнул.

— А не мог бы ты на пару дней воздержаться от охотничьих утех? Я собираюсь в Эдинбург, и хотел бы, чтобы ты держался поближе к дому, пока меня не будет. Я возьму с собой маленький отряд, а проклятые Гордоны только и ждут, моего отъезда, чтобы совершить набег.

Александр и Александрия, тринадцатилетние близнецы, шушукались в углу. Слегка толкнув брата, Александрия шепотом отпустила колкую шуточку. Приятная девочка, но до прелести старших сестер ей далеко! Не такая красивая грудь, как у них, веснушки у единственной из всей семьи. Девочка завидовала брату-близнецу — он мужчина, с каким бы удовольствием поменялась она с ним местами. Александрия обладала острым и быстрым умом, чего Парис совершенно не одобрял: слишком мала и часто говорит не к месту. Порой она просто нарывалась на наказание. Вот и сейчас Парис нахмурился и, сдвинув брови, угрожающе посмотрел на близнецов.

— Ну-ка повтори, что ты сказала, Александрия!

Сердце Александрии гулко забилось, когда она увидела суровый взгляд и угрожающе раздувшиеся ноздри брата. Потом, тряхнув головой, девочка повторила строчку стиха:

— Три ведьмы Макбет сведут с ума мужчину, едва дракон уйдет.

— Полагаю, дракон — это я? — хрипло и грозно спросил Парис.

Шеннон попыталась отвлечь его от младшей сестры.

— Ну ладно, Парис, оставь ее! Признайся, тебе нравится, когда мы все ходим по струночке. Ты управляешь нами железной рукой.

— Да! Боже мой! Я вынужден! Слишком много женщин! — прорычал он и сердито посмотрел на Алекса. — Надеюсь, ты будешь с мужчинами!

Он стиснул зубы, отметив про себя, насколько близнецы похожи друг на друга. Тело Алекса еще недостаточно оформилось, и Париса начинали беспокоить его тихий нрав и пассивность.

— Пожалуй, нам лучше обойтись без него, — со смехом сказал Трой и отправился переодеваться. Нужно поскорее снять испачканный кровью охотничий костюм, иначе Мэнглер от него не отстанет.

Шеннон собрала одежду брата, а Дамаскус, пожав плечами, посоветовала отдать ее слугам почистить.

— Ну ладно, заказывайте, кому что привезти из Эдинбурга, — сказал Парис.

— Мне бледно-зеленые ленты. Такого же оттенка, как новое платье. Сейчас принесу, и ты посмотришь — И Дамаскус кинулась вверх по лестнице.

— Только ленты? Хорошо! Экономная девочка, — похвалил Парис.

— Да ты шутишь! Утром приезжала кибитка из Эдинбурга, она скрипела под тяжестью целой горы одежды, и все она заказала, — захохотала Шеннон, а потом сладким голосом добавила: — А мне ничего не нужно, спасибо, Парис.

— Ну да, ведь половина вещей из кибитки — твои! — зашлась от смеха Венеция.

— Ну и что? — быстро возразила Шеннон

— Уж не думаешь ли ты, что я позволю кому-то, и тебе в том числе, обставить меня в нарядах?!

— Мне хочется миндаля в сахаре, ну пожалуйста, Парис! — попросила Венеция. В свои пятнадцать она еще не избавилась от детской страсти к сладкому.

Он вопросительно посмотрел на близнецов.

— Мне надо починить кинжал, в нашей кузнице не могут, потому что рукоятка украшена камнями, — сказал Александр.

— А я бы хотела второй том сонетов Шекспира, — улыбнулась Александрия.

Маленькие лжецы Не могли обмануть Париса. Он, черт побери, прекрасно понимал: кинжал — для нее, а стихи — для него.

Решительно, без малейших колебаний, уверенно стуча каблуками, Разбойник Кокберн вошел в здание отвратительного серого цвета. От его огромной фигуры веяло силой и властью. Выше шести футов ростом, он шагал стремительно, точно сгорал от нетерпения. Губы решительно сжаты, а взгляд, как всегда, пронзителен. На этот раз вместо кожаной куртки Парис надел элегантный голубой бархатный камзол с пуговицами из чистого золота. На груди золотыми нитями вышиты его герб — лев, выбирающийся из короны, — и девиз: «Выдержка и сила». На правой руке горел рубиновый перстень, на левой — изумрудный и золотая печатка с гербом. Огромная изумрудная серьга оттягивала мочку уха. То, что висело на поясном ремне, деталью туалета не являлось, однако всегда находилось при нем: слева — кинжал, справа — кнут с короткой ручкой.

В холле, где он оказался, было голо и мрачно. Сырой воздух пронизывал помещение, хотя окна казались запечатанными навечно. Женщина средних лет, одетая в черное, с единственным украшением в виде связки позвякивающих ключей, прицепленных к поясу, какие обычно носят при себе владелицы замков, тотчас возникла перед Парисом Кокберном. Едва взглянув на нее, он понял: в ней нет ни капли доброты, ни намека на материнские чувства.

— Здравствуйте, мадам. Позвольте представиться…

— Я знаю, кто вы, милорд. — Она склонила голову, но не согнула колени. — Я миссис Грэхэм.