Женщина, что поставила крест на себе из-за злых языков и походя растоптанных чувств.
Мужчина, жестоко раненный и телом, и душой и преданный, но не ведающий, что случайно предал и сам.
Одна мимолетная близость давно.
Жизнь сведет их снова. Вот только для чего?
В книге присутствует нецензурная брань!
Глава 1
За пять лет до описываемых событий
– Валентина, ты чего это, совсем, что ли, из ума выжила? – не слишком-то стремясь к приватности, громко зашептала тетя Света, мамина подруга, косясь при этом на меня. – Зачем ты Инку-то сюда работать притащила? Головой-то соображаешь, что делаешь?
Конечно, все мама понимала и даже со мной все обсудила, вынудив смириться, пусть и без особой радости. Но при чем тут радость, когда сталкиваешься с суровой правдой жизни и проклятой кармой, что, похоже, намертво пристала к нашей маленькой семье.
– Прекрасно соображаю, Свет, – ответила мама, улыбнулась мне ободряюще, кивнув заканчивать с полами в коридоре, и тут же погрустнела и вздохнула. – Сама ты знаешь, что за слава за Инкой уже идет в поселке, а тут хоть не слышал об этом никто. Да и куда еще работать ее пристроить? Совхоз развалился, школа вон и то закрылась. На теплицы к этому Вартаняну? Так все знают, как он с девками-работницами смазливыми обращается. А тут хоть поприличнее.
– Скажешь тоже – поприличнее! – фыркнула тетя Света, сильно понизив голос. – Вокруг одно мужичье раненое, одинокое да сплошь голодное от того. Уж если и на таких, как и мы с тобой, бывает ведутся, то на девчонку молодую да смазливую… Дурость ты задумала, Валька! Лучше бы в город отсылала, честное слово!
– А в городе твоем что? Жить негде, даже на первое время приткнуться-осмотреться не у кого. На вокзале жить и работу так искать? Так знаем мы все, куда в первую очередь девчонок работать там тянут. Сами же менты тамошние в бордель какой и сдадут. Вон у Машки дочка уехала и год уже как сгинула, ни слуху ни духу. А у Смирновых приезжает, да, но ходят, глаза поднять стыдно после ее приездов, такая прости господи стала. Нет уж, лучше пусть Инка тут.
– Ага, тут. Смотри, мужичье, оно глазастое и рукастое.
– Инка у меня серьезная и жизнью уже битая, хоть и молодая, да и я присматриваю. Силком же никто не потянет, а сама она не пойдет, голова уже на плечах есть, не шестнадцать небось.
– Да как же! У всех у нас она есть, да только бывает между ног свербит сильнее, чем в голове этой варится. Да и попадаются тут умельцы, не нашим колхозным пенькам неотесанным чета. Языки так подвешены, что и сама не поймешь, как уже на спине лежишь. А то сама не в курсе!
– Цыц ты уже! – шикнула на подругу мама и велела мне: – Инк, ты иди, иди, нечего тебе наш бабский бубнеж слушать. Там еще две палаты недомытые стоят.
Я и пошла, прихватив ведро с остро пахнущей водой и швабру. И не просто пошла, а почти побежала, поняв, что сегодня впервые смогу увидеть его без мельтешащей за спиной матери. Сердце замолотило так, что даже притормозить пришлось, чтобы отдышаться и не выдать никому вокруг своего трепета.
– О, Иннуша, ты к нам? – в коридор вышел Яков Петрович, высокий, статный, еще совсем не старый, но уже с сединой на висках.
Я не знала, в каком он звании, остальные мужчины звали его просто «командир», в курсе была только, что все трое обитателей этой десятой палаты реабилитационного центра служили вместе на Кавказе и там же вместе попали в жуткую переделку, после которой и долечиваются у нас.
– Да, у меня только вы и одиннадцатая остались на утро, – кивнула ему, стремясь поддержать беседу и отвлечься тем самым от желания заглянуть внутрь за его спину, а то и рвануть туда.
Но вместо того чтобы пропустить меня в палату, Яков Петрович прикрыл дверь, взял у меня ведро и чуть оттеснил подальше.
– Ты это, Инуш… Потише там шуруй, ладно. Илюхин угол и вовсе лучше сегодня обойди. Не в себе он немного сегодня, – сказал он шепотом, глядя мне в лицо как-то очень-очень пристально, как-то не так, как раньше.
– Что-то случилось? – выпалила и тут же смутилась. Наглость же. Не мое это дело.
– Со всеми нами тут что-то случилось, птичка-невеличка, – помрачнел мужчина окончательно. – Вот как тебя такую мелкую да светлую в это место занесло-то? Разве такой молодой место среди покалеченных да битых войной на голову?
– А что же, только пожилым с таким дело иметь надо, что ли?
– Не пожилым, Иннуш, просто тем, кто жизнь повидал уже хоть чуток и сердцем немного зачерствел. Не до безразличия, конечно, но так, чтобы самому об нас не раниться. А то я видел вчера, как ты на парней наших смотришь, чуть не плачешь. Вон на Илюху особенно.
– А как не смотреть-то, Яков Петрович? – изумилась я. – Они же люди живые, и я человек, им больно – и у меня душа ноет.
– Вот, – покачал он головой, глядя с упреком. – Хорошего не будет, птичка. Сердце себе все истреплешь. Ладно, задерживаю тебя. Иди, заканчивай, а ближе к вечеру у меня к тебе и матери твоей разговор будет.
– Яков Петрович! – шепотом окликнула его, уже развернувшегося, совершенно пропустив мимо ушей последнее. – А можно мне узнать, что у Ильи случилось?
Ну вот, теперь еще подумает, что я какая-то стервятница и хочу сплетнями разжиться свежими.