— Очень даже душный!

— А? Идиёт... — беззлобно, но как-то грустно усмехнулся Волков. — Я вообще-то люблю ее. Семнадцать лет уже, без перерыва на обед и выходных. Представляешь, как на гражданку пришел — встретил ее в парке, она книжку читала, эту, как ее... "Двадцать лет спустя", да! Ну там, месяц май, птички поют, глаза у нее такие, васильковые... У нее до сих пор такие глаза. Я вообще до нее ни с одной женщиной больше трех дней рядом прожить не мог, кроме матери своей покойной, да! А она... Ну такая, свойская оказалась, очень мне по сердцу пришлась. Поженились сразу же, представляешь? Ни разу я не пожалел. А тут — бездушный. Дубовое сердце. Да нахрена это всё мне, тогда, вообще? Родина? Родина... Да!

— А вы ей самой это говорили?

— Что?

— Про то, что любите. Про васильковые глаза там, "Двадцать лет спустя", про то, что не пожалели ни разу... — иногда мы, мужики, до чертиков тупые. Женщины, конечно, тоже тупят порой нещадно, но — по-другому.

— А поможет? — удивился Волков.

— А вы пробовали?

Мы как раз въезжали в Калинковичи, и Василий Николаевич вдруг резко дал по тормозам, свернул к почтовому отделению, где имелся телефон-автомат, припарковался и спросил:

— Мелочь есть?

— Помилуйте, шесть утра, кому звонить-то собрались?

— Мелочь?..

Я понял, что он не успокоится, и, пошарив в карманах, накидал ему монеточек. Хлопнув дверью "Москвича", Волков зашагал к автомату. Было видно, как он набирает номер, а потом размахивает руками во время разговора, как будто собеседник по ту сторону телефонного провода мог рассмотреть его жестикуляцию. Наконец, директор ПДО бросил трубку на рычаг и пошел обратно. На лице его блуждала мечтательная улыбка.

— Ну что, позвонили?

— Позвонил, — кивнул он и взялся за ключ зажигания.

— И что?

— Сказала — подумает.

И мы поехали дальше. Нас ждал Машеров!***хватит мелодрамы, дальше — серьезные лица и финал третьей книги)))

правки вечером

автор напоминает, что не разделяет политических или экономических взглядов кого-либо из героев и не является сторонником какой-либо идеологии из существующих ныне

Волков сдался в восемь, и дальше вел машину я. Конечно, к охотничьему домику мы подъехали совершенно никакие.

А кортеж Петра Мироновича уже явно был здесь давно: охрана обосновалась в вагончиках, сам Машеров ночевал в одной из комнат недостроенного дома. Под навесом я увидел трофеи: несколько бобровых шкурок. Батька Петр был страстным охотником...

Нам навстречу вышел заспанный Сазонкин:

— Явились! И Белозор с тобой? О-о-о-о, я знаю кто будет варить кофе. Гера, я как не пробовал делать по твоему рецепту — ни черта не получается. Специи есть, всё есть — показывай еще раз!

Пришлось варить кофе. Домик сам был уже оборудован, оставался только косметический ремонт, который в некоторых комнатах был уже поведен. Мы собрались на кухне — я, Волков и Сазонкин, и, позевывая, принялись готовить завтрак.

— Ни поваров, ни доктора — никого с собой не взяли. Я и охрана, да и то — по кустам прячемся. Миронович хотел тишины... Ходит в последнее время смурной, — говорил Сазонкин. — Сложный октябрь предстоит. Хотел тишины — а вас позвал.

Я, колдуя у плиты с механической кофемолкой, глубоко вздохнул.

— Молчи, — сказал Сазонкин. — Пристрелю! Про это он особо предупредил: чтобы ты не смел со своими воспоминаниями влезать, до конца октября. Если захочет — сам спросит.

У меня на сердце свербело: 4 октября — день Икс! Точка бифуркации. Переживет его Машеров — значит всё не зря. Значит, не зря один дуроватый попаданец трепыхается! А тут — "пристрелю". И пристрелит ведь... Волков орудовал с ножом и венчиком: крошил зеленый лук, нарезал вареную колбасу кубиками, взбивал яйца с молоком. Странно было видеть его за приготовлением самого ординарного омлета. Мне всегда казалось — он должен готовить бифштексы. С кровью!

— Ладно, пойду посмотрю, что там Петр Миронович. Вроде как проснулся, в душ пошел. Накрывайте на стол, скоро будем...

Мы с Волковым переглянулись. Интересные нам достались роли! Тем не менее — поставили тарелки, вилки, ножи, хлебницу с черным и батоном, масленку со сливочным маслом... Омлет и кофе приготовились одновременно, и в эту же секунду в дверь кухни вошел Машеров.

— Ба! Все в сборе! Василий Николаевич, Герман Викторович... — — сказал он и протянул руку для рукопожатия, а потом втянул носом воздух и улыбнулся: — И не думал, что с утра буду такой голодный... Пахнет здорово! Приступим?