Зеленые холмы Винланда

Поднятое новгородскими волхвами восстание против христиан жестоко подавлено. Среди тех, кто вступился за старых богов и за веру пращуров, – два молодых дружинника, братья Сивел и Белян. Не сносить бы им головы, если бы знакомый варяжский купец не взял беглецов на свою лодью.

Так они оказываются в Винланде – далекой, неласковой, полной опасностей и приключений стране, открытой викингами за полтысячи лет до Колумба.

Поздняя ночь сменила долгие сумерки лета. Звезды холодно мерцали над городом, затворившим тяжелые ставни. Редкий огонек тускло мерцал сквозь толстую слюду в чьем-то окне. Изредка взлаивали собаки, перекликаясь друг с другом, да приглушенные окрики стражей на стенах детинца нарушали тишину Великого города. Глубокие тени пролегли между черными срубами и бревенчатыми заборами. Великий Новгород спал, но спал тревожным сном.

Уже сколько дней в воздухе висел неопределенный шумок и ропот. Никто ничего не знал, но повсюду велись тихие разговоры. Даже ребятишки поубавили прыти, не отдалялись от дома, хотя близкая река манила прохладой и рыбалкой, а сутолока торговой пристани с гостями иноземными неодолимо тянула к себе.

В этот глухой час бородачи склонились над грубым дубовым столом. Чадный свет лучины. Закопченные стены сруба не отражали света, и все тонуло в густом полумраке. Среди темных бородачей выделялся седой старец с кустистыми бровями, боголеп по прозвищу Лунь. Никто не помнил его молодым, даже дремучие старики. Был он знаменит как непоколебимый и яростный приверженец веры пращуров. Часто скрывался от преследования христиан, укрываясь то в усадьбе боярина, то в шалаше пастуха. Или надолго уходил на дальнюю заимку и там отсиживался в ожидании лучших времен.

Вот и наступили такие времена. Он долго готовил людей и выжидал, и теперь явился для последних наставлений в задуманном деле. Дюжина мужей со вниманием смотрели на старца, который сердито и с видимым раздражением говорил, тряся бородой:

– И не перечьте! Слушать вас одна маета! Самый раз теперь начинать.

– Да что ж! И мы так думаем. Но сколь разов поднимались, а крыж [1] все на том же месте стоит… – подал голос кудлатый.

– Потому и стоит, что таких вот шумливых стало гораздо много! Ужо погодите у меня! – старик-кудесник приподнял увесистую клюку и потряс ею.

Крепкий муж Сыч устало разогнул спину:

– Да уж довольно балаболить и по кустам прятаться.

– Верное слово молвил, Сыч! – одобрил Лунь. – Чего ждать? Князь Глеб с большой дружиной на охоту умчал. Долго его не будет.

– Так малая его дружина осталась, – не сдавался кудлатый. – Тоже сила.

– Белян, что проведал, о том сказывай, – старец глянул на молодого и белобрысого дружинника, что скромно сидел в сторонке.

Белян попытался встать, но его придержали:

– Валяй так, а то башку расшибешь и потолок проломишь.

Белян смущенно хмыкнул:

– Десятка два старых дружинников да с ними столько ж гридней готовы выступить и постоять за веру дедов своих. Только знака ждут.

– Стало быть, и с этим ладно… Дам тебе кошель с серебром, раздашь дружинникам, не так кочевряжиться будут, – Лунь огладил бороду.

– День еще есть в запасе, – Сыч заглянул в глаза старцу. —Серебро многих согнуть может. Давно им добычи не перепадало, так еще рады будут.

– Верно. Завтра в ночь и зачнем. Перво-наперво запалим логово крыжаков в Преображенской церкви. Как увидите сполохи, так и громите. Без жалости!

– А княжеские хоромы? – спросил кудлатый.

– Хоромы не тронь! Нам с князем ссор не требуется. Он сам по себе и нам не помеха. Пусть прискачет, а там поговорим. Не станет он супротив народа дружину кидать.

– Не станет?

– Не станет… Все, соколы вы мои! – Волхв встрепенулся. – Завтра в это время положим головушки свои за веру отцов наших или низвергнем проклятое семя. – Воздел руки вверх, рукава холщовой рубахи спали с тощих жилистых рук. – Пограбим именитых с Великой улицы. Нам подмогнут и с Людина конца, и с Заволховья с Торговой стороны. В Белоозере, в Старой Ладоге, в Велиле и по всем землям новгородским волхвы поднимают люд за веру старую. Перун нас не оставит. Мы ему приготовим великую жертву! Обороним наших богов, а они нас не оставят! Готовьтесь, братья!

Старец тяжело опустился на скамью, устал от столь пылкой речи. Отдышался малость и вяло махнул рукой в знак окончания последнего сговора.

Заговорщики заторопились к выходу, толкаясь в темноте да поминая богов.

Ночь клонилась к концу. Петухи бойко перекликались, возвещая близость солнца. Восток засветлел, но звезды мигали еще ярко. Жизнь еще толком не проснулась.

Озабоченный Белян пробирался к себе домой, где его ждал брат, погодок. Младший, Сивел, нетерпелив, что тревожило. Как бы молодой дружинник князя не бросился в свалку раньше времени. Предстоят грозные и страшные дела – нужно глядеть в оба.

Пес радостным повизгиванием встретил Беляна. Тот, цыкнув, небрежно отбросил пса ногой. Боялся, что отец с матерью заругают за позднее возвращение.

– Белян, ты? – тихо донесся голос брата.

– Я, Сивка. Чего не спишь?

– Тебя дожидаюсь, братка. Чего поведаешь? Сказывай! – шепот торопил.

– Завтра начнем дело. Готовься, братка.

– То хорошо, Белян! Постоим за богов старых, и родителей наших порадуем. Скорей бы день прошел. Теперь и спать можно спокойно, братка.

– Так, Сивка. Спать будем. Глаза слипаются. Утро скоро.