Когда всё более-менее успокоилось, Великий герцог Долгоруков и спросил, из-за чего кричали християне. Староста деревни помялся чуток, но нашёл в себе смелости и ответил.

– Мы обществом, государи, решали куда десятину, что на развитие общины собирается, потратить. Один предлагает фонтану, как в Вершилово строить, другой школу, а то далековато в город детишек возить, Фома вон вообще на церкву замахнулся. Вот и галдели все.

Михаил был не в первой деревне, ездил на богомолье по Руси. Эту не с одной даже и сравнивать нельзя – совестно. Дома как в Вершилово, огромные пятистенки, с двумя торчащими из черепичной кровли трубами печей. Не заваленная сугробами, а очищенная почти от снега укатанная улица. И не кривая, как обычно, а прямая с переброшенными через придорожную траншею красивыми резными мостками. И правда что фонтана только и не хватает. Император заплакал. Не зря ехали. Ведь и правда любой инородец захочет вот таким русским стать.

– Стройте фонтан, – срывающимся голосом просипел Михаил, – А на школу и церковь я денег дам.

Через час, вернувшись во дворец к Петруше, согреваясь китайским жасминовым чаем, продолжили разговор.

– Нужно в Прибалтике и Финляндии уменьшить процент местного населения. Объяви, Государь, что те из местных, что поедут на постоянное жительство на Волгу и на Урал, получат освобождение от налогов на десять лет, и доставлять их будут за счёт Переселенческого приказа, и материалы на строительство дома и всех пристроек тоже приказ на себя возьмёт, да ещё две коровы, две лошади и пять коз или овец. Ну, и плюсом семена из Вершилова. Должны поехать. Может и не много первой волной, но потом эта первая волна письма домой напишет, и потянутся ручейки, – как бы сам себя, уговаривая, проговорил Петруша.

– Так обезлюдит совсем Финляндия, – хмыкнул Долгоруков.

– Нужно то же самое послабление и все эти же льготы на Руси крестьянам предложить, кто туда поедет жить, – поморщившись, продолжил Пожарский.

– А что скривился? – углядел патриарх.

– Мало ведь на нашей землице народу русского после всех этих смут осталось, да и те в крепости в основном. Только одним переселением народов проблему ассимилирования инородцев не решить. Нужно у них школы строить и преподавать там, на русском языке. Хочешь быть грамотным – учи русский. Хочешь быть бургомистром или в городском совете сидеть – учи русский. Хочешь в войско записаться, должен подписать договор, в котором первый пункт будет – освоение русского языка. И главное, планомерно понемногу выселять местных в другие города на Руси, а туда завозить русское население. Вот, может за сотню лет и получится. Ну, а начинать надо с того, чтобы весной вновь Юрьев день появился, чтобы у плохого хозяина не задерживались крестьяне. Чай от Рубенса не побегут. И от Шваба не побегут, и от Силантия Коровина в Смоленской губернии.

И вот теперь подготовили они с отцом указ для утверждения в Думе о возвращении возможности уйти от нерадивого хозяина крестьянину не только осенью, но и весной, 23 апреля. Как вот только теперь заставить думцев принять его? У каждого ведь холопы есть, каждый о себе в первую очередь думать будет, а не о государстве. Что ж, одного они с отцом уговорили, не мытьём, так катаньем и остальных осилим, у каждого ведь слабое место есть. А ещё в указе есть оговорочка и про переселенческий приказ и про его судию Петра Дмитриевича Пожарского. Кто и задумается, стоит ли резко против быть.

Планов по захвату всей Украины Пётр точно не строил. Огромная территория с не всегда, поди, дружественным населением. Кто и как ею будет потом управлять? По этой самой причине целых два дня простояли у брода через Южный Буг. Пожарский разговаривал с казаками, что были родом из этих мест. Выходило, что до Львова ударов в спину и партизанского движения можно не опасаться. Народ ненавидит ляхов. Наоборот, ещё и сдерживать людей придётся, начнут сами панов резать.

Что ж, помолились и переправились. Ближайшим городом и крепостью, где обязательно есть гарнизон, получался Брацлав. Туда и направились. Природа от Нижнего и Урала резко отличалась. Лиственные леса, огромное количество возделанных полей, деревни и сёла почти впритык друг к дружке. И люди живут явно побогаче, мало у кого как на Руси дома больше на землянки похоже. Здесь деревянных домов тоже не много, зато саманные (из глины, навоза и соломы) вполне себе высокие. Крыши вот только крыты тростником, до черепицы ещё не доросли. Население говорит на русском, но уже и польские слова приплетает и незнакомые есть, начали разделяться языки.

Сама крепость, расположенная на высоком скалистом берегу Южного Бука, была даже на вид древней. Сложенная из огромных камней стена, что предстала перед вершиловским полком, была вся заросшая мхом, кое-где в щели между камней и маленькие деревца залезли. А вот ворота подгуляли. Тоже были древними. Нет, понятно, что сделаны из дуба и железом окованы, но ведь сути это не меняло – дерево. Одного выстрела стодвадцатимиллиметровой пушки должно хватить, чтобы этот раритет в щепки разнести. Город был не маленьким, подол или пригород или посад раскинулся чуть не на километр вокруг стены замшелой.

Люди дома побросали и видно заперлись в крепости. А ведь со слов местных товарищей, не так и давно сбежавших на Сечь и считавших себя казаками, здесь жили русские люди, ненавидящие ляхов угнетателей. Пётр, когда стали подъезжать к городу, предупредил их полковника, что если хоть одна курица у людей пропадёт, то он разворачивает полк и уходит. Никакого мародёрства и разграбления. Там не враги живут – свои. Ну, напугали людей, они и сбежали за стены от греха подальше. Традиции к тому же такие. За своих не переживал, там дисциплина и понимание – куда и зачем идём. Тем не менее, Пожарский командиров собрал и речугу двинул про угнетённый братский народ и по возложенную на их плечи священную обязанность этот народ от ярма оккупантов польских освободить.